Манифесты Пугачёва стали первой информационной войной в истории России. За чтение манифеста полагался кнут, за переписку и передачу – каторга. Палачи публично сжигали манифесты у позорных столбов. Засекречены были и копии для суда над мятежниками, и даже разрешения на копирование. После боев солдаты обшаривали карманы убитых бунтовщиков в поисках не денег, а бумаг, где написана «вся правда».
Для идеологической победы власть не сумела найти аргументов. 17 октября 1773 года, через месяц после первого манифеста Ванюшки, Сенат издал указ, объявляющий ложными абсолютно все обращения к народу и от лица императора, и от лица императрицы, если обращения зачитаны с рукописного листа. Контроль над печатным станком был признан делом государственной безопасности.
В 1910 году в городе Самаре умер нелюдимый и слепой старик Лаврентий Ефимов. Об этой смерти сообщила не самарская, а почему-то петрозаводская газета – «Олонецкие губернские ведомости». Ее репортер дознался, что Лаврентию Ефимову стукнуло 150 лет, и он – последний пугачёвец России. Якобы он попал к мятежникам в возрасте пятнадцати лет, а после бунта тридцать лет провел на каторге в Сибири. Репортер бодро протараторил, что Ефимов вместе с Пугачёвым осаждал Казань и Саратов, вместе с Ванькой Чикой – Уфу, вместе с Ильей Араповым – Самару, вместе с Фирсом Ивановым – Симбирск. Короче, участвовал во всём.
Уже не узнать, был или не был Лаврентий Ефимов пугачёвцем, да это и не важно. Мелкая заметка в разделе «Смесь» в провинциальной газете означала, что нация полностью изжила травму бунта. Последний мятежник похоронен с богом. Боли больше нет. Есть только восторг перед грандиозной панорамой былого бунта – и вечная русская загадка: отчего же у нас не получается?.. Ведь Пугачёва – по большому счету – одолели не пушки Михельсона и не ловушки предателей. Его одолела идея империи.
Империя – сложная динамическая конструкция, а не корсет, который всем придает одинаковую осанку. Империя всегда объединяет разные идентичности. Но чем? Тем, что в империи ценности по идентичности всегда важнее свободы.
Для казаков равенство и справедливость важнее свободы. Для крестьян власть и собственность важнее свободы. Для рабочих дело и труд важнее свободы. Для инородцев вера и традиция важнее свободы.
В империи все идентичности несвободны по-своему. Империя скреплена разницей несвобод. Каждому запрещено свое, и борьба с запретами разделяет борцов, а не консолидирует. Бунт против империи оборачивается междоусобицей бунтовщиков, как в пугачёвщину крестьяне сцепились с рабочими, а башкир и казаков вожди удерживали на расстоянии друг от друга. В несвободном обществе идентичности губят порывы к свободе.