Исповедь продолжалась очень долго. Фьоре пришлось рассказать ему всю свою недолгую жизнь. Изложенная скупо и коротко, она показалась ей самой настолько нереальной и странной, что Фьоре был понятен недоумевающий вид священника.
— Вы уверены, дочь моя, что ничего не выдумали? — с испуганным видом спросил он, когда она поведала ему о своих отношениях с папой. — Святой отец не способен на такие поступки!
— Я понимаю ваше недоверие, господин аббат, ведь вы не итальянец. Я просто пытаюсь объяснить вам, почему мною было совершено столько ошибок, и прошу мне их простить так же искренне, как я о них сожалею и раскаиваюсь. Подумайте, что, возможно, завтра я предстану на суд Всевышнего. И ему объяснения не понадобятся!
Монах ушел, а Фьора, внутренне успокоившись, с аппетитом съела фрикасе из утки и телячий паштет, который принес добрый Грегуар вместе с салатом, сладкими пирожками и кувшином молодого вина. Завершился обед корзиночкой крупных и сочных вишен, которые она отведала с не меньшим удовольствием, стараясь не замечать при этом всхлипываний и покрасневших глаз своего тюремщика. После этого Фьора улеглась и спокойно уснула, как будто завтра начинался обычный, рядовой день.
Утром она встала очень рано, затем долго и тщательно занималась своим туалетом, после чего надела свое самое любимое платье из плотного белого сандала, вышитого маленькими зелеными веточками с золотыми вставками. Прическу без помощи камеристки она не смогла себе сделать, а просто подобрала с висков две пряди и заколола их на затылке. Затем Фьора взяла белую вуаль и накинула ее на голову, а концы завязала на шее, как она это обычно делала во время верховых прогулок. После этого села и стала ждать, когда за ней придут.
Фьора знала, что ей позволено присутствовать на мессе в маленькой церкви, в которой молился сам король и которая находилась рядом с главной тюрьмой. Торнабуони и ле Дем должны были слушать мессу в дворцовой церкви, примыкающей к апартаментам короля.
Фьора по достоинству оценила эти распоряжения, благодаря которым она могла избежать встречи с людьми, добивавшимися ее гибели. Пересекая двор, она увидела стоящее там возвышение, обтянутое тканью, соответствующей цветам Франции. Перед ним было большое пространство, огороженное шнуром. Там должно было состояться сражение на шпагах и кинжалах, а отнюдь не простой турнир. В мягком утреннем свете голубые и золотые цвета придавали приготовлениям довольно праздничный вид.
Все было предусмотрено так, что, помимо сопровождавших ее стражников, Фьора не должна была никого встретить на своем пути. В церкви тоже не было никого, кроме старого священника и его помощника, перед которым Фьора встала на колени и так простояла всю мессу, прежде чем принять причастие. Затем ее таким же порядком провели назад, и она опять не встретила ни единой живой души. Весь дворец, кроме часовых на стенах, казался погруженным в полное оцепенение.