Когда она подумала о человеческих жизнях, которые отняла в тот момент, ее обуял ужас не меньший, чем от страшных видений, преследующих ее в последнее время.
– Пойдем, – сказала она. – Давай вернемся в нашу каюту. Я расскажу тебе еще о своем царственном прошлом, а ты, как всегда, развлечешь меня историями о современности.
– Тебя тревожат твои мысли, моя царица.
– Мысли, которые приходят и уходят, никогда не вызывают осложнений, Тедди. Проблемой могут стать только деяния, к которым они приводят.
Она взяла его под руку.
Пока они стояли на опустевшей палубе, она вдруг на короткий миг испытала восторженное умиление от того, как эта мощная громадина чудесным образом легко скользит по морской глади под усеянным звездами ночным небом. Но затем звезды внезапно померкли, и черное небо надвинулось на нее сверху, как крышка саркофага.
Колени ее подогнулись. Свой испуганный крик она услышала словно откуда-то издалека. Этот звук разозлил ее, но гнев ее был бессилен перед силой возникшего видения.
Поезд. Она слышала его приближение.
Он снова несется на нее?
Или это воспоминание о той катастрофе, которая едва не убила ее во второй раз?
Нет. Звуки были другие; они не надвигались на нее, а окружали со всех сторон.
Палуба корабля превратилась в какой-то узкий раскачивающийся проход, вдоль которого размытыми пятнами горели мерцающие огни.
– Моя царица! – услышала она окрик доктора. Но его голос тоже был каким-то далеким, а его рука вдруг стала на ощупь неприятно мягкой, как переспевший плод.
«Я снова внутри того поезда», – неожиданно поняла она.
Из темноты звучит еще один голос.
Не доктора.
И не ее собственный.
«Мисс? Вы в порядке, мисс?»
У голоса этого чужой, незнакомый выговор, грубый и гортанный по сравнению с произношением Тедди. Такой акцент она слышала уже не раз, с того времени как вернулась к жизни, – он, похоже, принадлежал американцу.
В окна поезда, громыхающего по незнакомой сельской местности, падали лучи света. Она – точнее, какая-то ее часть – неровной походкой шла по коридору несущегося вперед вагона, чувствуя при этом ту же неуверенность, как до этого на палубе корабля, когда пыталась устоять на ней.
Она каким-то образом разделилась, находясь в двух местах одновременно, и единственное, в чем она была абсолютно уверена, единственное, что она сейчас ощущала, была захлестывающая ее тошнота, да еще этот ужасный шум от грохочущих по рельсам металлических колес.
Голос Тедди продолжал звать ее, словно откуда-то издалека:
– Клеопатра!
В следующий момент она вдруг оказалась глядящей в стекло грохочущего поезда, в котором увидела не свое отражение, а лицо той женщины, которая уже являлась ранее в ее менее ярких видениях. Блондинка с бледной кожей, но черты лица смазаны и их трудно рассмотреть из-за фантастического пейзажа, мелькающего за окном вагона.