– И не в наших силах понять, как меняют людей подобные события, какие связи возникают между ними впоследствии, – закончила Имэль. – Потому, да, мы на многое в их поведении смотрим, как можно подумать, сквозь пальцы.
– Ну тогда они вам тут устроят, пожалуй, – пробормотал Оль.
– Тот случай… Он произошел давно, – строго добавила эльфийка. – Несколько лет назад. Как видишь, ничего они нам не «устроили».
– Терпеть не могу эту присказку, – вдруг громко заявила Алера. – Рассказывают о чем-то плохом и говорят: «Это было давно», словно уменьшая тем самым плохость. Раз прошло много времени – значит все отболело, принялось, как-то утряслось, и уже можно слушать историю как бы понарошку, не всерьез.
– И что в этом скверного? – спросила незнакомая Олю эльфийка, совсем юная, остролицая, очень тоненькая.
– Тем, как принимаешь происходящее. Словно понарошку. – Алера сердито ткнула пальцем в чащу, и Оль не сразу понял, что она имеет в виду внешний мир, лежащий за Эллором. – Когда тебе рассказывают о плохом, если оно случилось недавно, – ты немного разделяешь боль людей, которым плохо. Ты понимаешь, что им плохо сегодня, прямо в тот вздох, когда тебе рассказывают их историю. И тогда ощущаешь себя немного в ответе за то, что эти жуткие события вообще смогли случиться. И ночью не спишь спокойно, потому что ты знаешь: где-то рядом случилось плохое, кто-то горюет из-за этого, прямо теперь горюет!
Эльфийка потупилась, а Алера говорила, быстро, словно боялась, что слова закончатся раньше, чем мысли:
– Но мы не любим горевать, мы не хотим трудных мыслей ночами. Не хотим быть в ответе за чужую подлость, за чужое горе. Нам легче прикрываться всякими словами, которые скрадывают плохость. «Это было давно» – вот и весь сказ, все уже отплакалось, остыло, принялось. Или вот еще: «То ли правда, то ли нет». Когда слышишь такое, то дальше может быть какой угодно ужас. За него душа не очень сильно будет болеть, ведь ты всегда можешь решить для себя, что нет, это все-таки неправда. И можно спать по ночам спокойно.
Оль как открыл рот в самом начале этой тирады, так с отвисшей челюстью и сидел. До сего вздоха он и не предполагал, что у Алеры есть душа, которая к тому же умеет болеть.
– Я не относительно к себе, – буркнула та, заметив взгляд гласника и неправильно его истолковав, – я в целом. За меня не беспокойтесь.
Стемнело, и от мохнатых стволов отделились полупрозрачные тени: предки подходили к костру. Олю уже несколько раз доводилось их видеть, и всегда гласнику было не по себе. Словно призраки какие, честное слово – зеленоватые, как деревья, из которых вылезают, да и носы задирают выше некуда – под ноги-то им смотреть не надо.