– Троллям можно верить, – сказала Алера очень серьезно, и по этой серьезности Оль понял, что она издевается, – и азугайским соглядатаям тоже. А что, тебя разве когда-нибудь подводили тролли или вот Дефара?
– Аль, – страдальчески простонал Тахар.
– Но она ж ведь права. – Оль потер ладонями лицо и поднялся. – В главном права. Ежели старые знакомцы подводят – нужно заводить новых, понадежнее. А город я не оставлю, пока могу для него сделать хоть что-то. А как еще? Это ж я топал ногами и уверял, что надобно помогать каждому человеку в отдельности, что без этого не выручить всех. Вот этим и стану заниматься, а дальше… дальше, надеюсь, все получится у тех, которые решили спасать всех скопом.
Оль взял с лавки свою куртку и вперевалку пошел к двери.
Бивилка была права, когда говорила: сколько ни делай, а дел только больше становится, да и люди день ото дня лишь чумеют. Оль надеялся, что ему хватит сил и терпения вразумить этих людей – точно так же, одного за другим. Не дать им дойти до непоправимого в мыслях своих или в действиях.
Иначе – какой смысл затыкать тот неведомый вулкан, о котором говорила Дефара? Если люди перестанут быть людьми – тогда и миру конец. Тогда пусть полыхает, потому что хуже все равно некуда.
Оль хотел верить, что его усилий, мудрости, терпения окажется достаточно, чтобы этого не допустить – хотя бы в пределах одного города.
* * *
На рассвете Оля разбудили встревоженные стражники и сказали, что дом его матери сгорел этой ночью.
Гижук. Одно из многих мест Идориса, где невольно задаешься вопросом: на кой хвост ты сюда притащился?
Из путевых заметок некроманта, пожелавшего остаться безымянным
– Предав веру предков, мы совершили великую ошибку.
Брамай мерно постукивает по земляному полу длинным посохом. На нем покачиваются сушеные птичьи головы. Вместо угодных Божине ромашковых веников над печью дымятся пучки котошовника. Расходится по общинной избе терпкий запах, от которого рот наполняется слюной, а в голове становится пусто и звонко.
– Но мы еще можем смиренно просить Воплотительниц о великой милости. Да, потеряны жрища. Забыты обряды. Неизмеримы наши проступки.
Горестный стон двадцати голосов разносится по общинной избе. Орки признают свою вину.
Они надеются, что еще не слишком поздно.
Что они еще могут вспомнить, отмолить, отстоять. С кровью и мясом сорвать с себя наносное и чуждое, привнесенное из соседних краев, так мучительно-плотно налипшее за истекшие сотни лет.
Что они сумеют вспомнить свою веру и своих предков, принять их разумом и душой – и удостоиться великой чести: права уйти в магонов край, благословенный Воплотительницами.