– Ушам своим не веришь? – спрашивает Геннадий, указывая сначала на центрифугу, затем на собственные уши. – Гребаноеб...
– Эта штука так воет, как будто сейчас взорвется, – замечаю я, вызывая новый взрыв смеха.
Если бы центрифуга действительно разлетелась на части, то могла бы разнести корпус служебного модуля, и мы все погибли бы.
Я возвращаюсь в американский сегмент, качая головой, в ушах звенит. Краткое знакомство с шумом вызвало ужасные ощущения – как провести гвоздями по стеклу, только намного хуже.
Это очередной пример различия подходов наших стран к оборудованию станции. Неизменная цель Российского космического агентства – сделать работу максимально дешево и эффективно, и нельзя не признать, их экономные решения некоторых проблем впечатляют. Великолепным примером является «Союз», доставляющий нас в космос и обратно, – дешевый, простой и надежный. Однако в конечном счете сравнительная простота оборудования русских ограничивает их возможности заниматься наукой на орбите и в такие моменты, как сегодня, заставляет меня сомневаться в безопасности их приборов.
Челл и Кимия начинают привыкать к странной стерильности жизни в космосе. Сейчас у нас хотя бы есть кое-какие растения. В европейском модуле мы начали эксперимент по выращиванию латука с помощью светодиодных ламп и омывания «подушки» растений питательным раствором с контролируемым впрыском. Мы все больше узнаем о сложностях выращивания пищи в космосе – важного дела, если человечество решит совершить путешествие на Марс.
Я уже провел здесь столько времени, что чувствую тонкости в состоянии станции. Я замечаю слабую разность температур между двумя частями одного модуля, ощущаю малейшие изменения вибрации поручней. Звуки работы оборудования – непременное стрекотание, жужжание, гудение – почти неуловимо меняются. Бывает, я останавливаю проплывающих мимо Челла или Кимию: «Слышишь свист?» – и зачастую оказывается, что они ничего не слышали, пока я не привлек их внимание. Эта сверхчувствительность не слишком приятна, очередное свидетельство неспособности отвлечься и отключиться, признак того, что я никогда по-настоящему не отдыхаю от работы. Однако это, возможно, делает нашу жизнь безопаснее: если какое-то оборудование на грани поломки, я вовремя об этом узнаю.
Недавно я заметил, что мой мозг переключился на жизнь в невесомости: я одинаково воспринимаю предметы во всех направлениях. Если я располагаюсь «вверх ногами» относительно модуля, то окружение не выглядит незнакомым и не сбивает с толку, как было бы, если встать на голову в забитой оборудованием лаборатории на Земле. Теперь я мгновенно понимаю, где нахожусь, и могу найти все, что нужно. Во время предыдущего полета подобный переход так и не произошел, хотя я пробыл в космосе 159 дней. Возможно, дело в шести неделях, проведенных в одиночестве в американском сегменте, когда я не видел другого астронавта, развернутого в пространстве «правильно», и адаптация прошла успешнее, либо на такой переход человеческому мозгу требуется больше шести месяцев. Тогда это один из результатов, пусть и скромный, ради которых мы с Мишей находимся здесь.