Частью нашего обследования в Хьюстоне являлось ношение в течение 24 часов холтеровского монитора – прибора, записывающего сердечную деятельность. Пока он был на мне, я замечал каждый момент, когда мое сердце пропускало удар, и гадал, разрушит ли это мои надежды стать астронавтом. Врач НАСА, которому было поручено собеседование со мной, Смит Джонстон, сообщил мне все, что мог, не нарушая правил (ему было запрещено говорить кандидатам, признаны ли они годными по результатам медицинского освидетельствования). Смит дал понять, что мои экстрасистолы могут стать проблемой, но он сделает все возможное, чтобы убедить медицинскую комиссию не заворачивать меня. Он также упомянул, что у меня необыкновенно низкий уровень холестерина, – кто бы мог подумать, что холестерин может быть слишком низким? – что я приписал действию диеты на основе крольчатины, которой придерживался последние месяцы. Как и в отношении бега, я настолько преисполнился решимости ничего не оставить на волю случая, что перестарался.
Самым запоминающимся обследованием стала ректосигмаскопия – аналог колоноскопии, заходящий не столь далеко и без применения седативных или обезболивающих. Это было больно и унизительно и, как многие другие испытания той недели, заставляло задуматься, не оценивают ли нашу душевную стойкость наряду с физическими кондициями. Я лежал на диагностическом столе, вошел гастроэнтеролог и поздоровался со мной; я заметил за ним монитор, а на мониторе изображение пары ботинок. Я не сразу сообразил, что вижу носки ботинок врача, и что на монитор передается изображение с камеры на конце длинной гибкой трубки, которую он держит. Спустя миг изображение изменилось: я смотрел на собственную задницу. Я никогда прежде не видел этого зрелища (и надеюсь больше не увидеть), но созерцать его слишком долго не пришлось, вид сменился с внешнего на внутренний.
Боль была ужасная. В дополнение ко всему, врачу приходилось закачивать в меня воздух, чтобы что-нибудь разглядеть, и по окончании малоприятной процедуры, когда мне разрешили встать и одеться, воздух остался внутри. Следующим пунктом расписания стояла экскурсия по Космическому центру имени Джонсона в Хьюстоне, куда я и отправился, стараясь не исторгнуть наружу воздух (и все прочее) заметным для окружающих образом. В очередной раз я гадал, не является ли трудная задача – не испачкать прилюдно штаны – частью теста. Действительно, в жизни астронавта, особенно на космической станции, физических унижений выше крыши.
Наконец, наступило время собеседования с отборочной комиссией. Я стоял в холле возле зала для совещаний, когда Дуэйн Росс, глава отдела по отбору астронавтов, сидевший в зале, читал мое эссе на тему, почему я хочу стать астронавтом. Ожидая, я вспоминал фрагменты текста, которые писал и переписывал так одержимо, словно от этого зависела моя жизнь.