Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.
Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак.
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак.
Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.
Мутно гляжу на окна.
В сердце тоска и зной.
Катится, в солнце измокнув,
Улица передо мной.
А на улице мальчик сопливый.
Воздух поджарен и сух.
Мальчик такой счастливый
И ковыряет в носу.
Ковыряй, ковыряй, мой милый,
Суй туда палец весь,
Только вот с эфтой силой
В душу свою не лезь.
Я уж готов. Я робкий.
Глянь на бутылок рать!
Я собираю пробки —
Душу мою затыкать».
Затем предстали образы густонаселенного района мегаполиса в котором, он якобы жил уединенно и скрытно всецело отдаваясь любимому занятию — в собственной квартире — мастерской, расположенной в чердачном помещении многоэтажного дома лепил из пластилина фигурки — персонажи, снимал мультипликационные фильмы. На монтажном столе были построены крепости, города, сады и парки, текли реки, бушевали приливами моря, трещали морозы, и поземка носилась змеей по асфальту. На полу разбросаны куски изрезанной ножницами кинопленки. Тускло горел свет. Пахло реактивами, клеем, прошлым…
Кирилл вылепил маленького человека в черном френче чуть ниже колен и, поставив его на поверхность стола, начал разглядывать со всех сторон.
— Что так внимательно смотришь? — услышал Кирилл. Окинул взглядом комнату,… никого в ней не обнаружил кроме своего сутулого силуэта отражающегося в зеркалах.
— Я к тебе обращаюсь, к тебе… — низким грудным голосом повторил вопрос маленький человек во френче.
— О, привет, привет, дружище! А ты оказывается разговорчивый, — несколько опешив, вымолвил Кирилл.
— Привет, — с довольным выражением лица, усмехнулся его оппонент. — Чем ты здесь занимаешься? Поставил меня среди комнаты, разглядываешь… Уютно здесь у тебя, тепло. Пахнет вкусно.
— Я фильм снимаю. Ты будешь главный герой.
— И о чем фильм, каков сюжет? Трагедия, комедия, сериал?
— О чем фильм? Поживем, увидим…. Знаешь, я тебе пока не буду об этом говорить. Творчество такая штука забавная. Думаешь об одном, снимаешь, и порой сам не догадываешься, что получится в итоге. Лев Толстой, когда дописал свою «Анну Каренину», поставив точку, вышел из комнаты и произнес, обращаясь к домочадцем, смахивая слезу: «Вы представляете? А Анна-то под поезд бросилась…». Так что слушайся меня, наберись терпения, будем, вместе мучаясь творить.
— Хорошо мой повелитель? — с пафосом ответил человек во френче и прошагал шажками к краю стола.
В дверь несколько раз позвонили.