Вскоре за столом воцарилась прежняя непринуждённая атмосфера. Правда, постоянно выскакивающее из арки любопытное лицо Марфы начинало раздражать графа.
– Эй, милейший, отчего на столе так мало вина? – обратился к прислуге князь Пулев.
– Фёдор Иванович, сегодня же среда. Стоит хоть немного воздержаться. Берите пример с Александра Константиновича.
– Я в монастырь не собираюсь, – проворчал князь.
Кажется, это был первый случай, когда потомок славного Рюрика осмелился выразить недовольство своему покровителю. И прямо в лицо, в присутствии остальных гостей.
– Не наблюдал в вас прежде такой набожности, – недовольно сказал князь.
– Фёдор Иванович, дорогой мой князь, – с потаённой угрозой произнёс Барсуков своим властным баритоном.
Он хотел что-то сказать, но резко замолчал. Михаил Аристархович тяжело задышал, уставившись через весь стол в противоположную стену. Он застыл в таком положении, стараясь скрыть от окружающих нахлынувшее недомогание. Фабрикант схватился за крышку стола, смяв в ладонях край белоснежной скатерти, и захрипел. Его выпученные глаза налились кровью.
– Боже, папа, что с тобой? Тебе нездоровится? – озабоченно спросила Хитрова.
– Господи, да ему же плохо! – вскочил Торопин и побежал к фабриканту.
– Ох, что с ним?
Граф почувствовал, как Мыслевская с испугом сжала его руку.
– Он поперхнулся, Торопин, помогите ему! – срываясь на крик, приказала баронесса.
– Отто Германович, помогите мне! – закричал Торопин. – Нужно перенести его в дом. Там у меня саквояж.
– Он не поперхнулся, – произнёс граф.
Но на него никто не обратил внимания. Все с ужасом смотрели на задыхающегося фабриканта. Торопин зачем-то помог ему сделать пару глотков чая и при помощи управляющего поднял Барсукова, обхватив его за подмышки. Михаил Аристархович задрожал и захрипел, будучи не в силах вымолвить ни единого слова. Торопин вскрикнул и едва не выронил бьющееся в судорогах тело.
Дочь всесильного фабриканта закрыла лицо руками и задрожала. Михаил Михайлович с абсолютно выцветшим лицом суетился рядом. Он замерил пульс на трясущейся руке.
– Михаил Аристархович! Его отравили! – крикнул объятый ужасом врач.
Граф Соколовский стремглав оказался рядом. Он отшвырнул Торопина от фабриканта, которого тут же поддержал сын.
– Надо вызвать у него рвоту! Надо вколоть глюкозы! Живо!
Торопин едва не помешался в тот вечер. Он, спотыкаясь и едва не плача, побежал прочь из летнего домика. Светилин подскочил со своего места и потребовал принести холодной воды. Раздался звон разбитого стакана. Граф обмотал свои длинные пальцы чистой салфеткой и засунул их в рот фабриканту. К этому времени его уже посадили в кресло.