Александр Константинович стремительно, враз лишившись своего аристократизма, как-то по-мальчишески сбежал по лестнице и вцепился в плечо удивлённой женщины.
– Скажи, когда ты подбежала к Отто, от него воняло водкой? – спросил граф, пребывая в крайней степени возбуждения. – Запах спирта был?
– Ещё какой! От нашего Фёдора меньше воняет, как напьётся. Бедолага. Я его, как увидела – обомлела. Весь в крови, разодран. Господи!
– Марфа. Одежда немца была мокрой, словно он чем-то её намочил. Не так ли?
– Да там не разобрать было. Я вся перепугалась. Он весь в крови, кричит. Рядом собаки, ужас! И спиртом разит за версту…
– Что ты молчишь?! Ты – тряпка, а не муж. Скажи ей, пусть вернёт мамины серьги! – со злостью раздалось за дверьми библиотеки.
Служанка мгновенно смолкла и, сохраняя безмолвие, как бы невзначай заглянула в библиотеку. В щёлку между косяком и дверью Марфа разглядела, как взбешённая Хитрова была готова наброситься на жену своего брата. Её пытался успокоить супруг, мягко держа Хитрову за локоть. Видно, он и сам побаивался своей жены, когда ту охватывал гнев. Екатерина Марковна, лишённая поддержки, плакала, закрывшись от криков руками. Между ними, пытаясь примирить хозяек дома, стояла баронесса, разведя руки в стороны. Мыслевская нечаянно взглянула на дверь, и взгляд её встретился с глазами Марфы. Служанка тут же отпрянула в сторону.
– Марфа, не стой. Беги за Францем, – приказал Соколовский. – Пусть живо ведёт сюда Утёсова, пока здесь ещё кого-нибудь не убили.
Едва граф и его былая няня отошли от библиотеки, как оттуда с шумом выбежала госпожа Барсукова. Она с рыданием пробежала мимо графа. Споткнувшись, она едва не свалилась с лестницы. Вслед за ней, рассыпая успокаивающие фразы, взбежала баронесса.
– Боитесь, что вам ничего не достанется? – кричала им вслед разъярённая Надежда Михайловна. – И правильно! Вы не заслуживаете отцовского наследства! Я отсужу и фабрику и усадьбу у этого самозванца. А про кражу скоро узнает весь город, воровка!
Рядом с Хитровой ужом извивался испуганный супруг. Он что-то умоляюще шептал ей на ухо и просил перестать кричать. Но Надежда Михайловна не обращала на него никакого внимания. Замолчать её заставило лишь строгое лицо графа. Его суровые глаза недоброжелательно и осуждающе смотрели прямо в глаза Хитровой. Дочь покойного фабриканта осеклась и гордо вскинула голову. Она замолчала и в крайнем раздражении покинула дом.
Когда на землю барсуковской усадьбы ступила нога судебного следователя, солнце уже клонилось к горизонту. Со стороны речки подуло неприятным запахом. В доме практически стихло.