– А Фроленко его узнал, – произнесла Маша, и ее слова удивили Плеханова.
– Да? Михайло разве где-то уже с ним встречался?
Маша пожала плечами.
– Во всяком случае, он все знает про Курнеева. И про Трепова. И всю историю с Боголюбовым. Не убежал бы этот Курнеев с кладбища, ему было бы худо. Вера, представьте, чуть за револьвер не схватилась.
Плеханов как-то непонятно покачал головой, но по дороге больше ничего не сказал. Он очень замерз. А в трактире, выпив подряд стакана три чаю, отогрелся, оживился и стал более разговорчив.
Сейчас он с увлечением рассуждал о происходящих в России после крестьянской реформы 1861 года мощных экономических и социальных сдвигах, о коренной ломке старого уклада и на этом фоне уже всем очевидном росте революционного брожения в народе. Бурлит Россия, бурлит! О том говорят события последних лет да и сегодняшние похороны незабвенного Некрасова.
– И разве не вправе мы сказать здесь, – продолжал с воодушевлением Плеханов, – грядут новые события, и рано или поздно придет час – я повторю здесь то, что говорил год назад на демонстрации у Казанского собора, – исторический час, когда над обломками самодержавия поднимется знамя народной революции!
– Улита едет, – послышался из угла хрипловатый голос Фроленко. – Что час этот наступит, мы все верим, а пока за хождение в народ вон сколько народу гибнет в тюремных застенках и на каторге. Выходит, пока терпи, так, что ли?
– Вот-вот, я, кстати, и об этом тоже хотел бы сказать, – подхватил Плеханов. – Мы все вышли с вами на большую дорогу битв. И конечно, в борьбе как в борьбе! С этим, товарищ Фроленко, я совершенно согласен. Утром давеча вы упрекнули меня, имея в виду, впрочем, и моих сотоварищей по «Земле и воле», что мы-де ангельски кротки, а схватка жестока и, стало быть, христианская кротость ни к чему.
Фроленко, тоже очень перемерзший за день, а сейчас красный и потный, вскочил с места и обратился к оратору:
– А скажите, дорогой Георгий Валентинович, ложась спать ночью, вы кладете под подушку оружие?
– Кладу, – ответил Плеханов. – Каждую ночь.
– И ежели бы в случае чего довелось, вы бы пустили его в ход?
– Наверно, да. Смотря по обстоятельствам.
– Вот видите! – вскочила с места и Маша, и в этот момент многие улыбнулись: южнорусские бунтари, к которым принадлежали и она, и Вера, и Фроленко, были воинственны, но и столь же солидарны в поддержке друг друга. – Видите, видите! – повторяла Маша, сильно волнуясь. – Нас вот вы призываете к кротости и смирнехонькой жизни. А в то же время мерзавец Трепов высек розгами вашего же товарища, землевольца, только за то, что он не снял перед ним шапки. Кто же такое прощает?