М а ш а (продолжая рассматривать «картину»). А это его дед?
В а л е р к а. Почему дед?
М а ш а. С бородой.
В а л е р к а (задумчиво). Пожалуй… Только вообще-то оно дерево, а не дед. Осенний пейзаж. (Рисует.) Между прочим, в странах капитала художники на тротуарах рисуют.
М а ш а. Это мы проходили.
В а л е р к а. А если проходили, тогда деньги мне бросай.
М а ш а (значительно). Ты уже и за это берешь?
В а л е р к а (с тем же легкомыслием). А как же — на пропитание и ночлег. (Заметив, что Маша полезла в карман.) Да ты что? Я ведь шучу.
М а ш а (без улыбки). И я. (Выворачивает пустые карманы фартука.) Вот.
В а л е р к а. Слушай, что это ты моду взяла — рассматривать меня?
М а ш а (не сразу). Твори. Я не к тебе, к Николаю. Голиаф Петрович велел ему на почту прийти. Чтобы помог ему фрукты отправить домой. (Опять внимательно посмотрела на Валерку, хотела что-то сказать, сдержалась.) Дома он?
В а л е р к а. Загляни. Последние дни они все с утра исчезают. Просыпаюсь — пустота. Приходят затемно — и прямо в кровать. Такое впечатление, что если бы с моря ночью не гнали, они вообще бы переселились на пляж.
М а ш а. Что им дома делать? С дядей твоим лясы точить?
В а л е р к а. Еще чего! Лучше уж солнечный удар. Или утонуть. (Продолжает рисовать.)
Маша уходит за кулисы направо. Позывные пантомимы. И затем — тихая музыка. Старинный менуэт, исполняемый на клавесине. Входят ч е т в е р о. Один из них надевает Валерке на голову огромный берет, второй накидывает на него традиционную блузу художника. Валерка преображается. В позе, в движениях кисти появляется уверенность. Пантомима выстраивается за его спиной, с жадным восторгом наблюдает за работой мастера. Затем первый из пантомимы снимает с мольберта воображаемую законченную картину, вешает ее на воображаемую стену. То же самое проделывают второй, третий и четвертый. Двигаясь под музыку менуэта, они любуются шедеврами, восторгаются ими. И вдруг — в самый разгар торжества — Валерка швыряет на землю кисть и садится на табуретку, предварительно пнув ее ногой. Музыка замолкает. Пантомима в недоумении застывает. Затем первый и второй снимают с Валерки берет и блузу, и все четверо покидают сцену.
Входит М а ш а.
М а ш а. На пляж я его искать не пойду. Так своему Голиафу и передай.
В а л е р к а (с комическим отчаянием). Машка, попробовал — не могу.
М а ш а. Чего не можешь?
В а л е р к а. Ничего не могу. Бездарен. С чем и поздравляю человечество и себя.
М а ш а (подходит к мольберту). Я слыхала, в Америке шимпанзе заставляют рисовать.
В а л е р к а. Чего несешь-то, Балагуева? Человек в отчаянии, не добивай.