Мы с Заком уединились в кухне и раскрыли коробку с печеньем, которую кто-то принес моим родителям в подарок. Мы надорвали красный целлофан и выуживали из коробки маленькие печенья, покрытые малиновым джемом и посыпанные сахаром.
— Бог ты мой, твой дядя знает в этом толк, — сказал Зак.
— Ты о чем? — спросила я.
Он посмотрел на меня.
— Я говорю о том, что за час он выпил пять бурбонов.
Я пожала плечами.
— Он крепкий мужчина.
— Да, удивительно, что это на нем не очень сказывается.
Я снова пожала плечами, больше сосредоточенная на печенье, чем на разговоре.
— Макс есть Макс.
Вот так я и ответила, как будто этим все сказано.
Спустя пару часов веселье затихло. Эсме и Зак уехали. Мой отец вывел всех на традиционную часовую прогулку. Моя мама осталась в кухне и яростно мыла кастрюли. В ответ на мою робкую попытку ей помочь она сказала, что я не смогу этого сделать так, как она. Я не стала спорить. Я решила еще полакомиться сладким и отправилась в гостиную. Там сидел дядя Макс, один, в неясном свете полутемной комнаты, перед огромной рождественской елкой. Вид рождественской ели в темной комнате всегда приводил меня в восторг. Я села рядом с Максом, и он одной рукой обнял меня за плечи, удерживая в другой руке бокал с очередным коктейлем.
— Что-то случилось, дядя Макс?
— Нет, детка. Отличная вечеринка.
— Да уж.
Некоторое время мы сидели в уютной тишине, глядя на елку, а потом что-то заставило меня взглянуть на дядю Макса. Он плакал, но безмолвно, не издавая ни звука. По его щекам струились слезы, словно дождевые капли, стекающие по стеклу. Я смотрела на него, не скрывая своего изумления, а затем схватила его огромную ладонь и сжала ее обеими руками.
— Что случилось, дядя Макс? — шепотом спросила я, боясь, что кто-нибудь заметит его в таком состоянии. Мне хотелось защитить его.
— Все напрасно, Ридли.
— Что напрасно?
— Все хорошее, что я пытался сделать. Я все испортил. Бог ты мой, я все испортил.
Его голос дрожал.
Я покачала головой и подумала: «Он просто пьян и больше ничего». Вдруг он схватил меня за плечи, не грубо, но с какой-то страстью. Его глаза блестели от отчаяния.
— Ты счастлива, Ридли? Ты выросла любимой? В тепле, безопасности и благополучии?
— Да, дядя Макс. — Я хотела убедить его в этом, хотя и не понимала, почему мое счастье так много для него значит.
Он кивнул и ослабил хватку, все еще продолжая смотреть мне прямо в глаза.
— Ридли, — произнес он. — Ты, наверное, единственное мое доброе творение.
— Что тут происходит, Макс? — Мы обернулись, заметив в дверях моего отца. Его темный силуэт отчетливо выделялся на фоне яркого света. Его голос показался мне очень странным. В тоне моего отца угадывались какие-то едва различимые нотки напряжения и ужаса. Макс немедленно отпустил мои плечи, словно они жгли ему пальцы.