— Нет, Эз, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно и уверенно. — Со мной все в порядке.
— Неужели? — спросила она, как будто имела дело с неуравновешенным пациентом. — Это хорошо. Я очень рада, что он ошибся.
Она не поверила мне, а просто решила спустить тему на тормозах. Я немедленно начала прокручивать в голове следующую мысль: «Может, я действительно подавлена? Может, я не замечаю этого, ведь со стороны виднее?»
Я по-настоящему ненавижу себя за эту свою привычку. Я легко поддаюсь влиянию чужого мнения о себе. Возможно, вы и сами с таким сталкивались. Во время разговора с Эсме я действительно почувствовала себя подавленной. А еще я терпеть не могу, когда обо мне говорят за моей спиной, решают, что я подавлена или подвержена стрессу, жалеют меня, а потом мне же это и высказывают в лицо. Это сродни манипуляции. Как будто бедняжка Ридли не может справиться с напряжением, потому что она слабенькая и чувствительная, но мы-то сильны в своем единстве, и мы ей обязательно поможем.
Позже мы перешли к нейтральным темам: поговорили о моей последней статье, о ревматоидном артрите, о том, какие подарки лучше купить по случаю приближающегося дня рождения моей матери. Может, это говорило во мне чувство вины, но даже спустя шесть месяцев я ощущала, что мы с Эсме старательно обходим одну и ту же тему, похожую на шило в мешке, которое, как известно, не утаишь. Мне казалось, что Эсме все время хочет сказать мне о том, что я разбила сердце ее сыну и не оправдала всеобщих ожиданий. Ни свадьбы, ни внуков.
В Хобокене я пересела на другую электричку и через полчаса была в городе, где провела свои детские годы. От вокзала до дома моих родителей было пятнадцать минут ходьбы. Дом был построен в 1919 году, но в конце восьмидесятых его модернизировали. Вокруг здания высились дубы и вязы. Общая картина была воплощением американской мечты: дом как бастион, как крепость, как оплот семьи. В этой части города все ходили в один большой магазин, дома размещались посреди миниатюрных ухоженных лужаек, улицы извивались замысловатыми маршрутами, а вдоль них тянулись ряды уличных фонарей. Так изображают тихий провинциальный город-мечту на рождественских открытках. Когда я перешагнула порог, на часах было четыре. В воздухе пахло мясным пирогом.
— Мама! — крикнула я вместо приветствия, захлопывая за собой входную дверь.
— О Ридли, — ответила мне мама с улыбкой, появляясь из кухни. — Как твои дела, дорогая моя?
Она легонько обняла меня, а затем отстранилась на расстояние вытянутой руки, чтобы получше меня рассмотреть. Она словно искала тревожные сигналы: шрам на подбородке, темные круги под глазами, резкое похудение или наоборот, кто знает?