— Ты с кем-нибудь встречаешься, Ридли? — спросил меня отец, стараясь, чтобы его голос звучал легко и непринужденно.
— Папа, я здесь не для того, чтобы мы обсуждали подобные вопросы.
— Нет?
— Нет, папа. Я хотела спросить о дяде Максе.
Никто бы не смог назвать моего отца красавцем. В традиционном понимании этого слова. Но даже я, его дочь, видела, как неотразимо он действует на женщин. Я еще ни разу не встречала женщину, которая бы не ответила улыбкой на его внимательный и доброжелательный взгляд. Привлекательность моего отца ощущалась не на уровне внешности. На его лице отражалась тысяча оттенков его внутренних переживаний. У него была сломана переносица — напоминание о детстве, проведенном на рабочих окраинах Детройта. Волевой подбородок не оставлял сомнений в том, что его обладатель не замедлит проявить силу своего характера, если того потребуют обстоятельства. У отца были светло-голубые глаза, в которых отражалось его настроение; как правило, в них светилось сочувствие или нежность. Я видела, как меняются его глаза, когда он охвачен заботами и волнением. Я видела, как они превращаются в две узкие щелочки, когда отца постигало разочарование или же он ощущал обиду или гнев. Но ни разу до этого я не видела, чтобы его глаза выражали пустоту, которую невозможно было разгадать. В ответ на свой вопрос я столкнулась со стеной безмолвия, словно в комнате появилось привидение погибшего дяди Макса.
— Ридли, разве мы не показали тебе всю силу нашей любви? — спросил меня отец. — Разве мы не отдавали тебе все, что требовалось, на уровне эмоций, чувств? Разве мы тебе хоть в чем-то отказывали? Разве ты не ощущаешь себя успешной женщиной, которая нашла свое место во взрослом мире?
— Да, папа, конечно, — ответила я, и тяжелое чувство вины затопило мое сердце.
— Что же тогда происходит? Ты решила переложить на нас все грехи за то, что не получилось? Я не думал, что мне придется столкнуться с этим. Я никак не ожидал этого от тебя. От Эйса, но не от тебя.
Снова меня сравнивали с братом. С тех самых пор как Эйс ушел из дома, он превратился в постоянное напоминание о семейном позоре. Он стал воплощением неблагодарности и коварства. Каждый раз, когда меня сравнивали с братом, я чувствовала себя так, словно меня окунают в ведро с холодной водой. Мою душу переполняла целая гамма эмоций: стыд, несогласие, злость, и я ощутила, как густой румянец заливает мои щеки.
— Но при чем здесь все это? — тихо спросила я.
Лицо отца осветилось искренним недоумением, так как он не ожидал, что его замечание вызовет такую реакцию.