— Что ж, вижу, в самом деле, ты не готов со мной разговаривать по-братски.
— Ты мне не брат, Дэсон. Мне плевать на кровное родство, но я не хочу, чтобы ты называл меня так. — Бандит из клана драконов коротко кивнул головой, поправив пиджак и открыв дверь. Ему хотелось сказать что-то ещё, хоть немного иначе закончить первую с самого апреля беседу, но он не придумал ничего, что могло бы показать его радушие по отношению к младшему брату, и при этом не ущемить его собственного достоинства. К тому же, становилось ясно, что Джину слова неинтересны, он не простил и не простит даже при слёзных извинениях. Дэсон разорил семью, заставлял их с матерью прятаться и убегать от стрельбы, пережить ужасы шантажа и пытки, он опозорил память их покойного отца, он совершил все преступления против закона и совести, и много лет ни в чем не раскаивался. И раскаивался ли сейчас? Прошло больше десяти лет, но обида и боль ещё не угасли, да их никто не пытался тушить и гасить всё это время.
Дэсон вышел, закрыв за собой, и только тогда Джин смог упасть обратно на постель. Каков, а! Конфликт он помог разрешить… Кто его просил? И снова, разве смог Дэсон сделать что-нибудь так, чтобы брат не страдал? Нет, он придумал тот выход, который принесёт наибольшее количество мучений Джину. Но если бы Дэсон не вмешался, скорее всего, драконы бы объявили золотым войну. Так неужели ему всё-таки было за что благодарить брата?
Гости из Сингапура, не представленные всем и каждому в особняке, но всё же замеченные по суете, возникшей с их комфортабельным расположением, вызвали повышенную беготню слуг, на которую обратил внимание и Сандо. В его обязанности входило защищать, а для этого нужно было всё хорошо знать и быть в курсе событий, поэтому он побрёл в поисках удобной для наблюдения точки, или, возможно, даже для знакомства с прибывшими. До этого он старался поменьше ходить новыми маршрутами, чтобы не сталкиваться с Николь, но сейчас было не до неё. К тому же, активность её с тех пор, как он поставил девушку с утра на место, поутихла, и рождалась слабая надежда, что свежие атаки предприниматься не будут. Что, если она устала и прекратила думать о нём? Сандо в это верилось с трудом, однако он старался не прислушиваться к собственной реакции на подобный исход. Если бы Николь отвлеклась от него и забыла о нём, ему стало бы проще, спокойнее, мысли чище, концентрация и сосредоточенность не будут распыляться на ненужное. Но учитывая ту бездвижимую тоску, что царит здесь день за днём, ему стало бы чуточку скучно. «О скуке ли думать? — хмыкнул Сандо, шагая по коридорам. — В нашем мире все слишком увлечены ликвидацией скуки, в связи с чем и рождаются все проблемы. Откуда всегда берётся это глупое слово „скука“ в обществе, где нерешённых проблем не исчерпать за тысячу лет, где несделанных дел и неисправленных ошибок на каждого человека по миллиону? Почему мы думаем о скуке тогда, когда оказываемся в состоянии покоя и отдыха? Ими нужно наслаждаться. Да и, на самом-то деле, о скуке мы думаем не тогда, когда нечем заняться, а когда у нас есть множество вещей, которыми не хочется заниматься, и множество вещей, которыми заняться хочется, но нельзя. И вот стоим мы между тем и этим, и ломаем голову, как перестать думать о желаемом и как возжелать необходимое по долгу и обязанностям. И этот ступор называем скукой. Какие же люди глупые!». Сандо остановился, увидев на горизонте то, на что и боялся нарваться. Навстречу издалека шла Николь, и развернуться бы да скрыться, но она его тоже заметила, замявшись на мгновение, как и он. Неподалёку от неё, в эркере с тремя окнами, сидело на подоконнике двое неизвестных, видимо из тех самых прибывших. Они разговаривали о чём-то, но отведшая взгляд от Сандо Николь повернулась к ним и, нарисовав на губах улыбку, присоединилась к мужскому обществу. Наёмник тронулся дальше, медленно, чтобы не выказывать той спешности, с которой ему хотелось пройти мимо. Неужели при посторонних девушка уймётся? Сестёр она не стеснялась, а вот при семейных сборищах всегда вела себя скромнее.