— Окно вашей спальни, сэр? Поразительно.
* * *
Завтрак в обществе доктора Рамиса был совсем иного сорта: трапеза аскета, если не сказать кающегося грешника: кружка какао без молока, кусок хлеба с очень небольшим количеством масла.
— Немного масла нам не очень повредит, — произнес доктор Рамис, страдавший печенью.
Это был суровый, худой и сухопарый господин с неприветливым серовато-желтым лицом и темными кругами под глазами. Казалось, что Рамис неспособен на какие-то положительные эмоции, однако он покраснел и смутился, когда Стивен, представленный ему в качестве узника и гостя, воскликнул:
— Неужели знаменитый доктор Хуан Рамис, автор работы «Specimen Animalium»?
Оба только что вернулись из судового лазарета «Дезэ» — места, где находилось значительное количество пациентов — жертв страсти доктора Рамиса лечить ближних от болезней печени с помощью постной диеты и трезвости. Там же лежало с дюжину больных с обычными недугами, несколько больных оспой, четверо больных с «Софи» и три француза, покусанные сучкой мистера Дила, которую они попытались погладить, и теперь лежавшие по подозрению в заболевании бешенством. По мнению Стивена, французский коллега поставил ошибочный диагноз — бешенство здесь не при чем: шотландская собака вполне могла укусить французского моряка в порыве патриотизма. Однако вывод этот он оставил при себе и произнес:
— Я размышлял о том, что такое эмоция.
— Эмоция? — переспросил доктор Рамис.
— Да, — отвечал Стивен. — Эмоция и способ выражения эмоции. В пятой главе вашей книги, а также в части шестой главы вы рассматриваете эмоцию, проявляемую, к примеру, кошкой, быком, пауком. Я тоже заметил своеобразный пульсирующий блеск в глазах lycosida[102]. А вы когда-нибудь наблюдали свечение в глазах богомола?
— Никогда, мой дорогой коллега, хотя Бусбекиус говорит о нем, — с величайшим благодушием отвечал доктор Рамис.
— Но мне кажется, что эмоция и ее выражение — почти одно и то же. Возьмем вашу кошку. Допустим, что мы обрили ей хвост, чтобы она не смогла распушить его. Допустим, что мы привязали к ее спине доску, чтобы она не смогла ее выгибать. А затем покажем ей что-нибудь такое, что могло бы ее встревожить, к примеру, игривого пса. Теперь она не сможет выразить свои эмоции в полной мере. Quaere[103]: будет ли она испытывать их полностью? Разумеется, она будет их испытывать, поскольку мы подавили в ней лишь их внешние проявления. Но будет ли она испытывать их полностью? Разве выгибание спины и хвост трубой не являются неотъемлемой частью эмоции, а не только ярким ее проявлением, хотя и этого нельзя исключить?