Савва и Маргарита покорно надели друг другу на персты по кольцу.
– Поцелуйтесь, – бесстрастно предложила красавица.
Савва и Маргарита подчеркнуто нейтрально прикоснулись губами друг к другу. Хоботов стоял торжественный, как памятник. Костик платком утирал глаза. Маргарита неодобрительно на него взглянула.
– И распишитесь, – сказала девушка. – Здесь – Ефимов. Здесь – Хоботова. Теперь свидетели.
– Разрешите, – заторопился Хоботов.
– Вот здесь.
Аккуратно расписываясь, Хоботов произнес вслух:
– Хо-бо-тов.
– Как, и вы? – изумилась Алевтина. – Вы что же, родственник новобрачной?
– Сколь ни грустно, но с этой минуты – нет, – сказал Хоботов.
– Хоботов, я все оценила, – с некоторым надрывом произнесла Маргарита.
– Ваша очередь, – Алевтина с интересом оглядывала молодого свидетеля.
– Вашу ручку. В смысле – ваше перо. – Костик расписался. – Константин Ромин. Прошу запомнить.
– Попытаюсь, – надменно сказала девушка.
– Да уж, пожалуйста, – попросил Костик. – Константин. В переводе с античного – постоянный.
– Я могу идти? – с отчаянием глядя на часы, спросил Хоботов.
– Подождите секундочку, – остановила его Алевтина. – Маргарита Павловна и Савва Игнатьевич! Поздравляю вас с законным браком. Объявляю вас мужем и женой.
– Поздравляю. Всех благ. – Хоботов на ходу толкнул Костика, Савву и исчез в дверях.
– Музыка, марш! – крикнул Костик.
И старый добрый Мендельсон грянул на полную мощность. И на миг померещилась нескончаемая процессия – девушки в длинных подвенечных платьях, все белоснежные как одна, и неестественно серьезные женихи в консервативных черных костюмах.
Они печатали шаг – чета за четой – навстречу светлому или не слишком светлому, таинственному, тревожному будущему, и свадебный марш гремел им вслед.
А на углу Зубовского томилась Людочка. Она в ужасе смотрела на проносившиеся машины, и картины, одна страшней другой, мелькали перед ее мысленным взором.
Савва и Маргарита торжественно покидали соединившее их здание, Костик почтительно припал устами к руке Алевтины, – тихо, почти неразличимо звучал теперь свадебный марш, слышный лишь для него одного.
* * *
Москва… Пятидесятые годы…
Весна стучит апрельской капелью…
И полдень высушивает улицы
Теплой ладонью. И снова над нами
Висит оранжевое и голубое
И снова розовы и прозрачны
Над Сыромятниками закаты.
Москва Гиляровского, ты уходишь!
Уходят вагоны в трамвайные парки,
Чтоб никогда не вернуться вновь
Стены рушатся и под собою
Погребают былое время
И неоконченные сюжеты.
Изменились маршруты и телефоны
Адресаты и адреса,
Только закаты над Сыромятниками
Такие же розовые весной…