– Да, это он, – сказал Костик, будто не сразу узнал трубача. – О, как ты красив, проклятый!
Эдик был шокирован.
– Это вы так здороваетесь? Ну и манеры у вас… Я поражаюсь.
– Не обижайтесь. Это стихи.
– Это – стихи?
– Не мои. Одной женщины.
– Ах так? На женщин это похоже. Нагрубят и не поперхнутся. Такая мода теперь пошла. А кто она?
– Некая Ахматова Анна. Знакомы?
– Бог миловал. Люданчик, солнце мое, я, пожалуй, на минуту присяду. Захвати чего-нибудь на мою долю. – Опустившись на стул, он тяжко вздохнул и неодобрительно заметил: – Слишком много читаете, Котик.
– Да, его привлекает сам процесс, – сказал Славин. – Как героя одной эпопеи.
– О рыбалке я не могу читать, – возразил Костик. – Клонит к подушке.
– Ничего удивительного, – сказал Эдик. – Перегружаетесь – вот и клонит. Подумали б о своем здоровье. Я и сам не прочь в свободное время почитать книгу. Но чтоб так… запоем…
– Одно удовольствие вас слушать, – сказал Костик, – все так разумно.
– Что правда, то правда, – подтвердил Славин, – у него каждое слово – на вес золота.
Люда расставила перед артистом скромные дары клуба дорожников. Она сияла от удовольствия.
– Вот так-то, мальчики дорогие, – сказала она с хозяйским радушием, – рядком, ладком, да еще с огурчиком.
Славин только руками развел:
– Хорошо, Эдик, жить у вас за пазухой.
Слова Якова Эдику были приятны. Они утверждали его могущество. Задержав руку Люды в своей ладони, он нашептывал опасные речи, не меняя, впрочем, своей обычной лениво-медлительной интонации:
– Нет, вы посмотрите на эти глаза, на эти зубы, где ты взяла их? Сколько тебя не было? Целую вечность… Можно так со мной обращаться? Погляди, от меня только тень осталась…
Это было явным преувеличением. Эдик был все так же кругл и пухл и меньше всего походил на призрак, но соответствия истине от него не требовалось. Люда внимала этой мелодии с необычайным удовлетворением. Было видно, что она воспарила в неведомую волшебную сферу. Но чем больше сияния излучало ее зарумянившееся лицо, тем больше мрачнело лицо Абульфаса. Из коричневого оно стало черным.
– На чужую кровать рот не разевать, – пробурчал он, изрядно меняя текст, но сохраняя рифму и смысл.
– Нет, вы слышите? – воззвал музыкант. – Он же открыто бесчестит женщину.
– Абульфас, не психуй, – засмеялась Люда.
– Я сказал, он пусть слушает. Слышал звон – иди вон.
– Еще его слушать! – фыркнул Эдик. – Не много ли чести?
– Не плюй колодцем, – посоветовал Абульфас. – Цыплят по восемь считают.
– Нет, каков?! Он еще угрожает!
– А-буль-фа-сик!.. – повторила Люда, самую малость повысив голос, но от столика отошла.