– Ваша доброта вас погубит, – сказал Костик.
– Наверняка. Я только и думал: пусть порадуется. Она – молодая… ее время…
Воспоминание о самопожертвовании привело Шерешевского в размягченное и элегическое настроение. Приметив это, Костик спросил:
– Жив Габор?
– Какое?! Давно уж дал дуба. А всё из-за шкурничества и рвачества. Больной, задыхался на каждом шагу, а вот подите ж – не мог уняться. И вел нездоровый образ жизни. Пил со всякой шпаной каждый вечер. А считал себя артистом. Смешно.
Было похоже, что смерть соперника не умерила в Эдике старой ревности.
– И все же он был музыкант божьей милостью, – сказал Костик.
– И вы туда же! Большой рекламщик, вот кто он был! Умел себя подать, это верно. Ну, ладно, что теперь говорить…
Он был прав. Спор не имел смысла.
– Маркушу видите?
– Раз в три года. Он женился, знаете.
– Кто же она?
– Какая-то женщина. Ничего интересного.
«Вот и добрая новость. Маркуша женат. Может быть, он уже не так часто вспоминает, как его наградили, как летом он плыл на пароходе с молоденькой длинноногой девочкой. Какое счастье», – подумал Костик.
– Он выступает еще?
– Бывает. Аккомпанирует понемножку. Концертмейстер он опытный. Правда, сил стало меньше, уже не бросается на рояль, словно его, перед тем как выпустить, месяц кормили сырым мясом. Его, между нами говоря, тоже в свое время раздули. Настоящей школы у него не было.
– А вы по-прежнему в филармонии?
Эдик печально развел руками и меланхолически улыбнулся.
– Я оставил артистический мир. И знаете, не очень жалею. Фактически я теперь на покое. Появляюсь в одной музыкальной студии. Синекура, конечно. Но и платят копейки.
Костик вспомнил, как он настаивал, что Эдик по части интеллекта уступает своей трубе, а Славин лишь пожимал плечами. «Как знать? Ты слишком категоричен. У Бернарда Шоу ум поживей, но, знаешь, иной “Капитал” не напишет, да наживет. Бывает и так».
Выходит, на этот раз Яков ошибся.
– Так что же, Эдик, живется трудно?
– Нет, этого я не могу сказать. Я ведь женился.
– Не может быть!
– Представьте себе. Хотя однажды вы мне посвятили замечательные стихи. Помните? «Не родилась та сила, чтоб Шерешевского скосила». Я постоянно читаю их вслух.
– Кто ж эта сила?
– Милая дама. Конечно, есть свои недостатки, но, в конце концов, у кого их нет? Очень серьезная. Доктор наук. Квартира. Три комнаты со всеми удобствами. Это, знаете, она настояла, чтобы я ушел из ансамбля. Нервотрепка, разъезды, не то питание. Мадам с меня пылинки сдувает.
Нет, Яков опять оказался прав.
– Эдик, – почти простонал Костик, – объясните во имя всего святого, за что же, в конце концов, доктор наук вас осыпает такими благами?