– Прошу тебя… – умоляюще пробормотал Хоботов.
– Однако речь сейчас не о том, – продолжала Маргарита. – Видите ли, у Льва Евгеньевича есть свои небольшие странности. Он не способен сосредоточиться. Зная, что вечером будут гости, он, не моргнув, приглашает вас.
– Да, да, – Людочка торопливо надевала пальтишко. – Я уже все поняла. Я ухожу…
– Людочка, – страстно взывал Хоботов. – Людочка… Это недоразумение!
– Вы очень рассеянный, – с усилием вымолвила потрясенная девушка. – До свидания!
И она убежала.
– Невыносимо! – крикнул Хоботов.
– Мой друг, ты смешон, – сказала с улыбкой беспощадная Маргарита.
– Но почему? – закричал Хоботов. – Ты можешь понять, я полюбил…
– Ты полюбил? – Маргарита засмеялась. – Милый мой, ты любить не способен. Как все тайные эротоманы.
– Нет, это слишком! – он был вне себя.
Маргарита рассудительно заключила:
– Повторяю, если ты встретишь женщину, которая внушит мне доверие и которой я со спокойной совестью смогу тебя поручить, буду счастлива. Идем. Неудобно перед Орловичами.
– О, господи… – прошептал Хоботов.
– Хоботов, поворачивайся, – сказала она одновременно утомленно и властно.
И бедный Хоботов поплелся за ней, на вечер с супругами Орловичами, которых всю жизнь терпеть не мог. Что делать? Есть порядок вещей, который, оказывается, сильнее нас. Коридор был пуст. Мерцала лампочка над сундуком. Из комнаты Маргариты и Саввы доносились веселые голоса. Из комнаты Алисы Витальевны донесся усталый бой часов. В комнате Велюрова хозяин бодрствовал, он работал над своим номером. Был слышен качающийся баритон – Велюров пел на мотив «Ласточки»:
Я мозаики страшный любитель.
И к тому же приличный поэт.
Посылаю тебе, милый зритель,
Свой сердечный эстрадный привет.
По коридору, то и дело, пробегал Савва. То – с блюдом, то – с чайником.
Пой, ласточка, пой,
Мир дышит весной.
Пусть поджигатель вопит и шипит.
Голубь летит!
Над Москвой плыла осенняя ночь. Все меньше прохожих попадалось навстречу. Метро стремительно поглощало последних театралов и полуночников. В коридоре квартиры в притихшем Хохловском происходило сердечное прощание.
– Штихель штихелю рознь, – говорил освоившийся Савва. – Для рельефных работ употребляется только больштихель.
– Это фанатик своего дела, – сказала Маргарита.
– И не вздумайте обойтись без рифлевки и шаберов, – уговаривал Орловичей Савва.
– Одержимый, – вздыхала Маргарита.
– В этом его обаяние, – понимающе улыбалась Нина Орлович. – До свиданья. Спасибо. Чудесный вечер. Лев Евгеньевич, не забывайте нас.
И тихо добавила:
– Мужайтесь.
– Что? – вздрогнул Хоботов.