Плача навзрыд, я не слышала, как с керосиновой лампой в руке к двери подошел Виктор. Только когда Я увидела под дверью прыгающую полоску света, я умолкла. Звякнул засов, дверь открылась, тени запрыгали по полу, устланному густым слоем саксауловых щепок, по грязным, шероховатым стенам сарая. Мы зажмурились и прижались друг к другу.
— Ну что ты скулишь? — сказал Виктор и поставил лампу на пол.
Я сразу увидела, какое красное лицо у Паны, как запеклись у нее губы. Виктор нагнулся и потрогал ее лоб.
— Черт знает что! — пробормотал он и сел рядом, обняв колени. — Послушай, а малярии у тебя нет?
Пана сказала:
— Нет, — и закрыла глаза ладонью: ей было больно смотреть.
— Я тут тебе воду поставил. — Он поднял с полу большую жестяную кружку и поднес к ее губам.
Я лихорадочно оглядывала сарай. Мимо Виктора мне не проскочить. Он меня за ногу поймает. Вылезти когда он уйдет? Но как? Он же запрет нас. Я подняла глаза и увидела, что стены сарая не доходят до крыши. А как я туда залезу? В углу сарая старое ведро с пузырьками из-под лекарств. Что еще? Дырявый резиновый мяч. Рогожа. Груда битых кирпичей. А если…
— Послушай, ты небось голодная? — спросил Виктор.
И я даже подумала: а что, если он не совсем белый?
— Послушай, ты сестра, что ли, Татьянина? — неожиданно спросил Виктор, ставя кружку возле себя.
Тут я не выдержала и протянула к ней руку. Он подал мне воды, и я напилась.
— Так она твоя сестра? — повторил Виктор.
— Нет, она не моя сестра, а мамина.
— Ага! Так, так. Ну что ж, увидишь, скажи ей, что когда большевикам придет конец и я вернусь, я протяну ей руку помощи, — сказал Виктор и прикурил от лампы. — Она была хорошая гимназистка, начитанная и очень красивая, если ты понимаешь… Этакая златокудрая.
— А рабочие за большевиков, — сказала я, — им не придет конец.
Виктор захохотал, как раньше, и чуть было не уронил лампу. Он опять стал противным, глуповатым. Нехороший у него был смех. Перестав смеяться, он поставил возле себя лампу и снова пощупал голову Паночки, которая лежала с закрытыми глазами, как будто дремала.
— А кто подземелье сделал? — спросила я и тут же спохватилась, да что уж мне поделать с моим языком…
— Вот ты и просидишь эту ночь взаперти, — пристально глядя на меня, сказал Виктор. — Кстати сказать, потому, что у тебя нос хоть и маленький, а всюду лезет. Подземелье давно сделано, а второй ход из него проделал Череванов два года назад и сумел сохранить все в строгой тайне. Думал только, что большевиков прогонят быстро. Ну, да теперь все равно… Лишь бы эти прохвосты не лишили меня моей доли, а идеалы я свои уже порастерял. Ты знаешь, что такое идеалы?