СОЧИНЕНИЕ НА ВОЛЬНУЮ ТЕМУ
И все же когда прошла первая радость и восхищение перед удивительной мудростью верного Полкана, была мне от бабушки хорошая баня.
— Если бы не собака, ты бы пропала! — с негодованием твердила она и, высовываясь в окошко, искала взглядом Полкана, который носился уже по всему двору со своей наградой — бараньей костью. — Если бы не этот умный щенок, сундук мог бы простоять закрытым три дня там на задворках. Ты бы задохнулась! Да как же мне в голову могло прийти искать тебя по ящикам да сундукам!
Целое лето уже я прожила с бабушкой, и никогда она меня не бранила так сердито. А тут как плотину прорвало:
— На руках цыпки от грязи, вот она, полюбуйтесь на красавицу! (Я мгновенно прячу руки за спиной.) Лохматая, хуже Полкана. Это что же такое за голова! Или наголо остричь, или косы плести!
Руки мои хватаются за голову и лихорадочно приглаживают вихры, которые еще вчера бабушка любовно трогала своими узловатыми морщинистыми пальцами и называла локонами и колечками. Я вспоминаю об этом и умильно заглядываю бабушке в глаза. Но нет, она не оттаивает.
Пришел из интерната Вася и, услышав шум, сначала остановился в нерешительности на пороге, потом подошел тихонько к этажерке и стал вертеть в руках какую-то книгу. Я попробовала встретиться с ним взглядом: мне так хотелось рассказать ему обо всем, но он отводил глаза в сторону. Никакой поддержки! А бабушка как будто обрадовалась, что есть перед кем излить свой гнев на меня:
— Это же не девчонка, это дворняжка, прости меня господи! А это вы мне все говорили: «Наша Иринка и тиха-то, и умна-то, да она у нас книжница!» Кроме того, что стены да ворота своими нескладными стихами пачкать да с собакой день-деньской возиться, от нее и проку-то нет!
«А кто к Адылю в лавочку бегает? А кто ножи и вилки песком чистит? — думаю я обиженно и кошусь на бабушку исподлобья. — Вчера в очередь за хлебом на угол бегала, карточки крепко держала, хлеб принесла. Сама же бабушка вчера сказала: «Ишь умница моя, вот ведь кошку не пошлешь, а моя внучка уже пользу приносит».
Но бабушка, видимо, еще не выговорила всего, что кипело на душе:
— Ты бы, Василий, хоть к школе ее готовил. Школу откроют, а она ни закона божьего, ни арифметики, ни чистописания! А рассуждать возьмется, так самому господу богу поучения готовы!
Значит, бабушка тоже знает о моей молитве? Никогда не вспоминала и про бога со мной не говорила, а сейчас не вытерпела! Никогда меня еще так не бранили. А может быть, я и правда раньше была умнее, когда мне было пять лет, а теперь, когда стало восемь, опять поглупела? Когда я читать научилась, там, в Москве, Вася все удивлялся и радовался и маме говорил, что я молодец, сама откуда-то все буквы узнала. Дал мне сразу толстую книгу, которая называлась «Пан Твардовский». Придет откуда-нибудь и все спрашивает: «Ну, много прочла?» А я прочла много, только получались всё отдельные слова. И вдруг стали получаться не только отдельные слова. Кажется, это была уже другая книга, про Наташу Ростову, и я поняла целую страницу! Даже все рассказывала потом маме. А мама засмеялась, но как будто огорчилась. Она сказала: «Ах ты, моя безнадзорная девочка!»