— Ольга Артуровна, — не к месту, не слушая вопроса, вцепилась в нее девица, — переведите меня в другую палату. Я с ней свихнусь!
Завотделением подавила улыбку и успокаивающе кивнула:
— Я поняла вас, Марина. И обещаю — я посмотрю, что можно сделать, — мысленно уже решив, что никуда ту переводить не станет. Такие пациентки, как эта Марина, в остром отделении долго не задерживаются. И тепличные условия ей создавать — только дело портить. Пусть посмотрит, подумает. Может, и сама возьмется за лечение — не захочет снова сюда попадать. — Так что у вас с аппетитом?
— Ничего у меня с аппетитом. Я это, — брезгливо выделила она последнее слово и сморщила нос, приподняв верхнюю губу, отчего скособочились кольца, — есть не могу. Меня отец в ресторанах кормит! Я после нормальной еды вашу бурду есть не стану — лучше сразу с голоду умереть!
Разговоры с Жанной почти всегда сводились именно к этому: да знаете вы, что я видела, да знаете вы, что я пробовала, да знаете вы, где я лечилась. Что вот ее выпишут, и папа ее за границу увезет, а тут дыра. Не врала — отец ее и вправду и баловал, и по заграницам возил, в университет пристроил, квартиру купил. Только вот вылечить не мог.
За, без малого, семь лет она успела сменить нервную анорексию на ожирение и обратно. Помучиться бессонницей и суточным сном. Жить то ночной жизнью, то дневной. Попасть в компанию байкеров, потом гопников. Теперь вот, видимо, готов.
И все бы ничего, если бы Жанну постоянно не мучили соматические заболевания. Она обследовалась у кардиологов, лежала в неврологии. Потом в частной психиатрической клинике. Потом за границей. Ничего не помогало.
Ольга Артуровна отметила, что и у них пока особых улучшений не видно. Но прошло всего три дня — рано еще. И спросила самое, на этот момент, важное:
— А как вы на препараты реагируете? Что-то необычное замечали?
Девица на секунду задумалась, а потом с некоторым даже разочарованием буркнула:
— Нет, нормально все, только во рту сухость постоянная, — мрачно добавила она, вытащив из кармана еще одну сушку.
Ольга Артуровна проследила за тем, как та жует, и кивнула:
— Ну, хорошо, идите. И попросите Ингу выйти ко мне.
Пациентка, сменившая Жанну, отличалась от нее разительно. Если девушка, несмотря на вызывающую асоциальность внешнего вида, была ухожена, даже чопорна: костюм чист, волосы причесаны, губы подведены настолько аккуратно, что в идеально-ровном контуре невозможно найти ни малейшего изъяна. То добродушная толстуха, выползшая из палаты, была похожа на сноп соломы[9].
Волосы всклокочены, сбиты на бок, пятки ступали мимо расхлябанных тапок. Вокруг ног болтались скособоченные полы пижамы, халата, концы наброшенного сверху платка. И все это на пациентке разъезжалось вкривь и вкось, сбивалось на сторону. Видимо, поэтому она, пытаясь привести свой внешний вид в порядок, нелепо сколола халат с платком булавками. Тут, там, сям. Отчего уже и непонятно было, что на что надето.