Лишь несколько дней назад, после воцарения нового Государя и установления относительного спокойствия на улицах, чины полиции начали возвращаться на службу, узнав о назначении нового министра МВД и о том, что государство вновь нуждается в них.
Назначенный три дня назад министром внутренних дел Константин Иванович Глобачев фактически только-только начал восстанавливать работу некогда самого значимого в столице министерства, однако хаос все еще преодолеть не удалось. Не хватало всего - людей, помещений, документов и, самое главное, катастрофически не хватало времени, поскольку события вновь рванули в галоп, не интересуясь готовностью к ним со стороны МВД и лично самого Глобачева.
Нет, какие-то успехи уже были налицо, но система пока не сложилась и работа оставшихся в строю сотрудников больше напоминала хаотическую суету во время пожара. Та же работа охранного отделения была скорее направлена на попытку восстановить свою организацию, чем на исполнение своих прямых задач.
Конечно, кое-какая информация поступала к министру и сейчас. Например, он точно знал о том, что именно в эти минуты в Таврическом дворце началось некое заседание группы депутатов Государственной Думы, которое, возможно, и не привлекло к себе пристального внимания бывшего начальника петроградского охранного отделения, если бы не некоторые странности, такие как ночное время заседания, состав его участников и совершенно странное совпадение по времени с начавшейся стрельбой в Зимнем дворце.
И если про собрание в Таврическом министр знал, то сами события со штурмом Зимнего стали для Глобачева полной неожиданностью. Что-то с этим всем нужно было делать.
И главный вопрос сегодняшней ночи - где Государь и кто теперь Государь?
* * *
ПЕТРОГРАД. ТАВРИЧЕСКИЙ ДВОРЕЦ. 6 марта (19 марта) 1917 года. Первый час ночи.
Неизвестность томила душу и напрягала нервы. Кто-то рисовал чертей на бумаге, кто-то ходил по залу, а кто-то стоял у окна, словно надеясь, что близость к улице позволит им первым понять итог. Время от времени слышались нервные смешки и тихие перешептывания, так словно говорившие боялись звуком своей речи заглушить первые признаки победы.
И вот эти признаки, наконец, прозвучали. Милюков поднял голову и, прислушавшись, тихо сказал:
- Кажется, все затихло?
Воцарилась мертвая тишина. Несколько мгновений тишины, которые растянулись на целую вечность. Тишины, которой еще не решались придать форму эпитетами, а потому это пока еще была не "историческая", не "роковая", не "торжественная", ни какая-либо другая, а просто ТИШИНА.