Хо, живехонек, кормилец!
По рядам сочувствующих проносится вздох облегчения. Теперь хотя бы ясно за кем осталась правда.
С крыши нам отлично видно как Головач корячится на спине, кряхтит и постанывает, втолковывает что-то обступившим его соратникам и родственникам. Ни сесть, ни, тем более, подняться ему не дают, прижимают ласково к земле, чтоб поменьше пробитой требухой шевелил. По потерянным лицам сыновей легко читается печальное будущее главы семейства. Еще бы, вытаскивай, не вытаскивай меч из раны, с такими дырками в животе, думаю, тут не выживают, какими травами не лечи. Его бы в хирургию на полостную операцию определить, а не на сырой земле пластать.
Силен, все таки, батя у Бура с Завидом. Какого матерого зверя вальнул! Кость у него разрублена, ливер железякой проткнут, а все командовать норовит, даже на смертном одре сынов поучает.
Сижу на крыше как Карлсон с Малышами, соображаю как быть дальше: то ли бежать отсюда подальше в поисках счастья, то ли пробовать притереться к партии Головача. Разве мало я для них сделал? Другое дело, что могут взбрыкнуть и положить рядышком с предводителем урманов, я все-таки разбойник, а не безобидный чудак звездочет.
Из всеобщей толчеи в центре бывшего круга отделяется Миша и направляется в нашу сторону. По ковыляющей походке заметно, что раненая нога его еще беспокоит.
Заживет, думаю, это тебе не дырка в пузе...
- Слезайте, голуби, – говорит нам Рваный снизу. – Оружие свое ищите и забирайте. Стяр, пошли со мной, Головач зовет.
- Зачем? – спрашиваю.
- Сейчас узнаем, самому интересно.
Съезжаю на заднице по соломенному скату крыши, прыгаю с невысокого свеса на землю. Стою, одной рукой порты отряхиваю, другой шею почесываю, мнусь, в общем, в нерешительности: надоели уже подвохи эти, как бы, думаю, без них обойтись и к боярину не ходить, он еще тот фантазер, любой фортель выкинуть способен.
- Да не боись, Старый, – говорит Миша. – С добром звал, пойдем.
- Я уже ничего не боюсь, Миш, – говорю. – Неделю здесь, а чувствую себя будто месяц с ринга никак уйти не могу, напряг какой-то постоянно ощущаю. Уже как-то покоя охота, надоело уже все, чего делать не знаю. Слушай, почему его в дом не несут, айболита у них совсем нет никакого?
Рваный мотает головой, кривит щеку. Если правильно понять его гримасы, то боярину приходит окончательный капут и таскать его по хатам только мучать.
Людское скопище на дворе изрядно поредело, поубавилось факелов. Тела войта с хозяйкой прибрали, забросали кровавые лужи свежими опилками. Раздетый до исподнего труп Седого Эгмунда белеет на земле неподалеку. Суетятся по сараям и клетям какие-то люди, бабы носятся, кудахчат гнусаво. Мелькает довольная рожа Гольца, колыхается у амбара долговязая фигура Невула.