Улучив удобную минуту, когда главный из жрецов выйдет из дома к колодцу промочить горло, завладеваю его вниманием. Поднося ему ковш ледяной воды, спрашиваю, раз уж он в совершенстве владеет техникой различных обрядов, не сможет ли он маленько поднапрячься и вернуть меня с товарищем назад в будущее, за щедрое, разумеется, вознаграждение. Сначала волхв тупо смотрит на меня красными от дыма глазами, потом просит еще воды, и лишь затем с некоторым сожалением молвит, что и рад бы помочь, да не в силах. Единственное место куда бы он смог нас без вопросов отправить это – Навь, мир мертвых.
Вот умник, туда-то и я могу тебя отправить, острое перо под ребро и ты в Навий мир вслед за Головачем поспешаешь, тоже мне диво.
Объясняю туповатому деду, что никак не подходит нам такой вариант, тогда он начинает плести о каком-то морском острове, где в храме на белой скале живут самые сильные на свете жрецы, служат они все одному богу и, наверное, смогли бы нам помочь, попади мы туда и преподнеси правильные дары. Среди даров обязательно должно быть пара пудов золота в монетах и украшениях, а также двадцатка белоснежных коней в шелковых попонах.
Все понятно со стариком, думаю. Похоже, не простой дымок они там возле трупа нюхают, раз откровеннейшую чушь мне глазом не моргнув прогоняет. Ну и ценник загнул! Мы неделю по лесам носились всего лишь из-за завалящего серебра, собрать всю мою долю в кучу двадцать справных коней едва купишь, шелков я тоже здесь ни на ком не видел, даже среди боярской родни, про тридцать с лишним килограммов золота и вовсе молчу. Дуркует дедка, что и не мудрено – под кумаром и не такое напоешь.
Утешаюсь предположением, что в самом Полоцке найдутся жрецы более умелые чем здесь и намного скромнее, нежели на мифическом острове.
Тело боярина Головача предают огню вечером следующего дня при большом скоплении народа, за ручьем, возле общегородского места для свершения подобный действий и неподалеку от точки поклонения языческим богам с грубо вырезанной деревянной фигурой какого-то чуда-юда посреди утоптанного круга, называемого «капищем».
Наполняя теплом дрожащий предзакатный воздух, огромный костер пылает часа три. Жрецы вместе с ближайшими родственниками водят вокруг пламени хоровод, монотонным распевом перечисляя деяния и подвиги свершенные боярином при жизни. Оставшийся от Головача пепел сгребают в глиняную баночку с крышкой и всей толпой несут зарывать на здешнее кладбище. Ставят сверху над засыпанной землей урной с прахом деревянный домик метровой высоты в виде сильно увеличенного скворечника, насыпают внутрь зерно вперемешку с пшеном, крошат хлеб, еще какую-то мелкую труху. Воздев руки к темному небу, жрецы еще минут двадцать томными голосами бормочут нечто в высшей степени мидитативное, затем церемония объявляется оконченной, уставший народ медленно возвращается на боярский двор, где накрыты длинные столы с закусью. Поминальная трапеза проходит при свете костров и факелов, практически молча, без плачей и воя заканчившись за полночь.