Что ж, на то я и предводитель. Значит будем вытравливать, выжигать поганую коросту, сеять на освободившееся место верность, честь и совесть. Эдак они завтра и меня кинуть задумают, обчистят и подыхать в лесу оставят.
- А ну-ка, пошли! – говорю и решительно двигаю обратно к лавочке. Сейчас я им устрою сеанс политинформации и агитпропаганды в одном флаконе.
С моим появлением вялый разговор прекращается, на меня с немым вопросом обращаются шесть пар глаз.
- Значит так, орлы! – бодрым голосом начинаю свое выступление и обвожу подчиненных недобрым взглядом. – Слушайте меня внимательно, и запоминайте, больше повторять не буду. Поступило предложение забрать наше добро и свалить отсюда подобру-поздорову. Дельное предложение, здесь я стопудово согласен. От себя немного добавлю: мы тут не погулять вышли, захотел – ушел, захотел – пришел, а службу служим. Мы Буру присягали на верность, если кто забыл. Уйдем сейчас, больше нас никто и никуда не примет. Даже Минай. Потому что предателей нигде не любят и веры им нет. Не знаю как вы, а я разбойничать больше не собираюсь. И, вообще, кто вам сказал, что придется с кем-то драться? Наше дело ждать возвращения Бура, так? Вот и будем этого возвращения ждать. Тихо и спокойно, понятно? Так что думайте, пока я до крыльца доковыляю и обратно приду, кто решит уходить – отпущу, но постарайтесь в дальнейшем на глаза мне не попадаться – пасть порву!
Я круто разворачиваюсь и вперевалку иду к Рыкую, беседующему у крыльца с купеческими людишками. В этот самый момент из дома выходит купец. Я вспоминаю его имя – Бадай, кажется...
К Рыкую мы с ним подходим одновременно. На купце голубая шелковая рубаха с вышивкой по краям рукавов, подолу и горловине, черные штаны. На узорчатом поясе висит длинный нож, похожий на восточный кинжал. Загорелую шею украшает толстая золотая гривна.
- Как нога, десятник? – спрашивает, изломив черную бровь.
- Заживает, потихоньку, наступать еще не могу – болит.
Бадай участливо кивает, посочувствовал, стало быть. Потом говорит, что Данья велела мне зайти к ней освежить мази под повязкой. Но не прямо сейчас, а немного позже, когда она закончит возиться с Завидом.
- Крепкий парень, – одобрительно молвит купец. – Другой на его месте уже давно бы за Кромку ушел, а этот жилится, вцепился в жизнь как клещ в собаку.
Руку Завиду оттяпали полностью до самого плечевого сустава. Травник ни на шаг от него не отходит, настоями поит, втирает масла, дымами окуривает, бормочет заговоры, старается выгнать из крови всю паскудную дрянь до капли, остановить дальнейшее гниение Завидова тела.