Все живое шустро прячется под крыши и навесы. Мы с Гольцом, Невулом и Шепетом с началом ливня укрываемся в тереме. Липнем к окнам большой горницы лицезреть разгул стихии.
Снаружи очень неприятно. В сером воздухе мечутся сбитые ветром и ливнем листья, солома, ошметки разного мусора. Все это очень быстро прибивается холодными струями к земле у подножия частокола на южной стороне периметра ограды. Ветер пригоршнями с шумом швыряет в слюдяные окна крупные дождевые капли.
Смазливая, румяная девка чернавка приносит нам горячего сбитня и пряников. С улицы забегают в набухшей влагой одежде Козарь и Рыкуй. Топают грязными сапожищами по отскобленному до бела деревянному полу, встряхиваются как псы после купания, разбрасывают вокруг себя водяную пыль.
- Сторожей расставил? – спрашиваю Рыкуя, ревниво наблюдая как тот жадно цапает еще теплый пряник из общей мисы.
- Расставил, – отвечает, шумно проглатывая разжеванный кусок. – Я накидки им наши выдал. Сушиться вот только негде... Прикажи, Стяр, баню что ли растопить, заодно и помоемся.
«Баня это хорошо!» – думаю. Не помню когда сам мылся. Хотя, нет, помню... Душ принимал перед тем как отправиться в тот чертов шалман. Здесь только в реке купался, мимо бань проходил несколько раз. Они тут исключительно «черные», представляют собой неглубокую полуземлянку со срубом в несколько венцов, с низкой дверцей, в которую чуть ли не на карачках. Посередине – очаг, камнями обложенный, да кадка с водой. Горячий дым выходит наружу через продухи в крыше, вместо привычных мне полатей в два яруса, греются на обычных лавках, водичку на жаркие камни поплескивая... Эх! Славно бы баньку...
С тех пор как боярыня Любослава отшила Миная и снова ударилась в затворничество, я принял на себя всю полноту власти в боярской усадьбе. Ранг десятника обязывает блюсти должный порядок и не допускать анархии. Я и ключи от кладовых у Рыкуя отобрал, нечего без моего ведома шарить, у меня там казна, как никак. Потребует боярыня, да хоть тот же Завид, когда очнется, отдам без звука, а пока – я здесь хозяин. Так что баньку истопить приказать могу влегкую...
В горницу вваливается встревоженный, мокрый до нитки Липан. Утерев лицо широченной ладонью, сообщает, что улыбчивого до неприличия Шиши до сих пор нет. Давно бы ему вернуться, два предыдущих раза к этому времени всегда бывал уже в усадьбе с обстоятельным рассказом о том, что ему удалось наползать за ночь вокруг дома Миная, а сегодня все никак не придет.
Таким взволнованным я Липана еще не видел. Даром, что здоровый как динозавр, внутреннюю тряску не так уж и заметно.