Удивляться чему либо сил уже нет, я вдруг чувствую страшную усталость, хоть с ног вались и вырубайся.Поход по лесу с грузом, психологический стресс и кулачный поединок сделали свое черное дело. Такая меня одолела немощь, точно постарел разом на тридцать лет. Справедливо рассудив, что с меня на сегодня хватит и пора бы заслуженно отдохнуть отправляюсь в землянку, где лежал до этого злосчастный Корш.Бухаюсь ничком на топчан, зарываюсь лицом в пахнущую пылью подушку... и едва не зарыдал.
Тут все по-настоящему! Жизнь настоящая, смерь неподдельная, жестокая! Вот так штуку придумал Господь мне в наказание. Не в рай, не в ад, а вот так вот в прошлое, в дремучее, беспросветное... Неужели нагрешил по самую макушку, что даже у Люцифера места не нашлось? Странно, что вообще еще живой или чувствую себя живым.
Сто лет не плакал, а сейчас готов зареветь от собственного бессилья и злобы на весь белый свет. Зареветь в голос как обманутая девка.
Перспектива остаться здесь навсегда меня реально напрягла. Рехнуться можно от мысли, что никогда больше не увижу мать, брата, родственников, друзей и знакомых. Не увижу родной город, в моей жизни не будет больше газет, телевизора, автомобилей, боксерской школы и много чего привычного и обыденного, не заметного в повседневности, но оттого не менее ценного для психики человека из двадцатого века.
А я и не человек уже. Пыль. Тля, жизнь которой здесь не значит ровным счетом ни хрена. Запросто может прийти из леса парень с топором и тебя порешить на пороге твоей же землянки. Можно запросто пропасть на охоте, простудиться и помереть без антибиотиков и витаминов, наконец. Короче, полный швах, а не жизнь...
Озарение приходит во сне, отчетливая мысль лупит в грудь точно током.
Открываю глаза в полнейшей темноте. Рядом на топчанах кто-то сопит. Выбираюсь на ощупь из землянки. Признаков рассвета не наблюдается. Это ж сколько я продрых нервным истощением подкошенный?
- Кто там шарится? – слышу голос за спиной.
Стража не спит и это похвально.
- Я это, – говорю, – Стяр. Голец где?
- У кострища, кажется.
Иду к потухшему костру, спотыкаюсь об чьи-то ноги, чуть не падаю. Среди лежащих на подстилках тел с трудом отыскиваю Гольца.
- Вставай, – говорю на ухо и трясу за плечо. – Вставай, Голец, мне к Мише надо! Не делай вид, что спишь, вставай! Мне срочно надо.
Голец сонным голосом стал ворчливо причитать:
- Озверел, батька? К какому еще Мише? Утром нельзя поехать? Куда мы средь ночи попремся? Ты что рожаешь?
Подумав, я соглашаюсь подождать до утра, даже в землянку обратно ушел, но пролежав на своем ложе, снова вскакиваю. Нет, до утра не терпит. С ума сойду до утра!