«Отстань, — говорю тебе русским языком!» — еще неприятнее звучит голос женщины.
Больше просить Зина не стала. Мимо нее проходили женщины и мужчины, такие нарядные, сытые…
Неужели все такие плохие? Нет, пойду плакать и мне дадут.
Но никто не дал, никто не помог…
Маша и Зина умерли.
«1 мая» приг. группы. Лютик.
В детский больнице при Введенском приемнике распространился интересный слух, что с завтрашнего для будут давать «американскую» кашу, булочки и какао. В тифозном отделении, где в то время было большинство выздоравливающих детей, это сообщение приняло сенсационный характер. Только разговору и было, что о завтрашней каше. Молодые организмы, на родине в Поволжье питавшиеся глиной, корой с деревьев, да человеческим мясом, а здесь перенесшие кроме того и голодный тиф, очень настойчиво требовали «усиленного питания». И где только носы учуяли какое нибудь «питание», сейчас же все внимание устремлялось вслед за носом. Умственных интересов не было. Или, пожалуй, они и были, да не было в больнице книг, какие могли бы читать дети.
— Вот хорошо! Завтра я с‘ем две каши! — заявляет Ваня Бураков, вообще любитель покушать. — А то все голод да голод.
— Это еще как взглянется, какие каши дадутся, — заявляет скептик и гастроном.
— А что?
— Дадут тебе рисовую кашу и одной не с‘ешь! А на две и смотреть не будешь.
— Это почему? Все с‘ем!
— С‘ела свинья борова, да подавилась. Хорошо рисовая каша поедается, да очень приедается. А нам все ведь рис да рис.
— Что ты говоришь! Больным нельзя иначе, потому слабая порция.
— А как же доктор говорит, что все можно вам есть? По мне дали бы пшенной, вместо рисовой, куда было бы лучше.
Так переговаривались между собою разные койки тифозного отделения и строили предположении на счет того, какую будут давать кашу, вместо надоевшей всем рисовой.
Наступил столь ожидаемый другой день. Время завтрака. В больнице вообще, а в сыпном отделении у выздоравливающих в особенности, время измеряется не часами, которые висели в корридоре и ходили как архиерейские галоши, а завтраком, обедом и ужином.
Головки то и дело поворачиваются к двери и разочарованно опускаются глазки, если никого там не видно.
Наконец, раздаются знакомые шаги и лязганье металлической посуды. В ответ начинают оживленно биться у детей сердца. Входит в палату дежурная няня и не смотря ни на кого, с самым равнодушным видом начинает раздавать завтрак.
На физиономиях детей, вместо чтения книг, занявшихся в данный момент определением по недовольно равнодушной физиономии няни, каково содержания завтрак, можно было очень легко прочитать разочарование: опять несносная рисовая каша!