И тут – так же будет, только с поправкой. Вместо «блатного дяди Володи» будет «боевик дядя Умар». И татарские пацаны – будут выхватывать слова про Аллаха из его рта. А потом и сами станут боевиками. И прольется кровь – после которой станет невозможным дальнейшее совместное существование уже русского и татарского народов. И это при том, что у него в отряде каждый пятый – татарин, а Татарстан – это, считай, сердце России. Москва – голова, а Казань – сердце.
И не будет России…
Почему все так? Зрите в корень, господа – кто учит в школе? Училка. Нудная тетенька бальзаковского возраста, которая точно так же понимает мальчишку, как человек – обезьяну. Ну не должно так быть! Школа есть школа, там знания дают – но должно быть еще что-то. И не пионерия с такими же тетеньками. А военные лагеря, военно-прикладные лагеря, где пацанов будут воспитывать МУЖЧИНЫ. Отставные военные, десантники, спецназовцы, прошедшие огонь и воду. Те, на которых хочется равняться, хочется брать с них пример. Обеспечить эти клубы помещениями, построить и восстановить тиры, дать мелкокалиберные винтовки – пацанов же не оттащишь. И через десяток лет – они войдут в жизнь, а лет через тридцать – будет народ – воин, народ – кремень, народ – сталь. А пока у нас детский досуг ограничивается танцами в школе и на дискотеках – так и будут воспитывать пацанов «блатной дядя Володя» и «боевик дядя Умар».
Как сердце стучит. Валидолу что ли принять…
Подполковник потянулся за валидолом – и тут же понял, что это не сердце стучит. Это стучат в дверь, которую он запер, чтобы получить хоть немного, хоть на чуть – покоя.
Тяжело протопав к двери, подполковник повернул ключ.
– Ну что там, б…
– Товарищ подполковник…
Дежурный, капитан Сидорский. Судя по лицу – поспать ночью не придется…
– Что опять…
– Товарищ подполковник, там внизу Мезоев. Ни жив, ни мертв.
Подполковник пожал плечами.
– Это как? Нажрался что ли в хлам? Или подстрелили?
– Никак нет. Молотит всякую фигню. От страха, наверное…
– Б… Щас приду…
Подполковник накинул легкую куртку – если днем была жарюга, то ночью ощутимо тянуло холодом. Буднично, как почтальон сумку – повесил на ремень свой автомат. Спустился, вышел – в забаррикадированный, постоянно находящийся под наблюдением двор, где за странного вида, высоким бетонным перекрытием (чтобы если машина взорвется, большая часть ударной волны отразилась вверх, а не на здание) стояла длинная, темно-голубая Нива.
Мезоев, как говорится – был не из тех, и не из этих. Сын – сотрудник ФСБ, сам он – бизнер, через посредничество сына незаконно растаможивает и продает в двух десятках точек по Махачкале всякую дрянь, китайское барахло, шмурдяк. Но сын – конкретно в доверии, на него есть смертный приговор Шуры, это не шутки. И крови бандитов на руках много – так что бандподполье ни с тем, ни с другим цацкаться не будет. Конечно, Мезоев «отстегивал в лес» – а как иначе, тут иначе жить невозможно. Правоверный – плати закят. Неверный – тогда плати джизью. А то – сожжем. Но власть он тоже уважал. Точнее – боялся. И понимал, что случись чего – никто к нему на помощь не придет.