- Все в порядке. Мы уже уходим.
- Что это было то? - громким шепотом поинтересовался вышибала, натура добрейшей души и самоотверженнейшей преданности друзьям. Но Рин только неопределенно пожал плечами. Странные посетители уже стояли у выхода, когда до него донесся едва слышный обрывок разговора.
- Из тебя отвратительный дипломат, - устало проворчала девушка. Харан рит Ороста-Сурнайя в ответ лишь негромко, невесело рассмеялся.
Небо на Терминаше оставалось грязно-серым даже в лучшие свои ночи. С запада, со стороны резиносжигательного завода, тянулась полоса черного дыма и въедливый тошнотворный запах. Терминаш, давший ему приют на последние три года, Рин презирал. Презирал загаженную, умирающую планету, недалеких, туповатых людей, ее загадивших. Презирал богатеньких магнатов, эколюбов, филантропов, свозивших отходы со своих чистеньких, ухоженных лужаек и презиравших Мусорку, так называли они Терминаш, не меньше, чем Рин. За те два года, что Рин провел, пока не обосновался на Терминаше, он успел побывать во многих местах. Тогда, покинув Ки, он бежал. Бежал, как одержимый, метался с планеты на планету. Сбегал не от кого-то, а от себя, с мазохистским упоением все глубже погружался в собственный страх, обиду и ненависть.
Терминаш, со своей грязью, редкими чахлыми кустами, туповатым населением, низким беззвездным небом, ничем не напоминал родной Ки, и, наверное, поэтому и приглянулся Рину настолько, что он остался здесь на долгие три года. Он, казалось, растворился в его дыме и гари - не вспоминал. Не хотел вспоминать. И вот теперь полузабытое настигло его в лице зеленоглазого капитана с непроизносимой фамилией.
Рин досадливо пнул подвернувшуюся под ноги помятую консервную банку, поплотнее запахнул куртку и сунул руки в карманы, мрачно уставившись себе под ноги. Эта девушка, бортовой врач, была не так уж неправа. Всю сознательную жизнь его натаскивали, словно элитную гончую, вдалбливали в голову, что они пилоты, Ки'пилоты, надежда, опора, новое поколение Императорского флота. И Рин верил, гордился, они все тогда гордились. Тем более немыслимым, ошеломительным стало падение Академии. Тем более немыслимым казалось то, как торопливо их расформировали, как заклеймили неудачным экспериментом и постарались забыть. Беду принес лишь один проклятый ренегат, но виноваты оказались они все. Рин вспомнил длинную белую косу, всегда безупречно аккуратную, волосок к волоску, и строгий взгляд неестественных алых глаз, что шли его воспоминанию меньше, чем кому бы то ни было из Ки. Рин вспомнил Ки'Нею. Она сказала бы, что им дали свободу, но Рин в такую свободу не верил. Не верил хотя бы потому, что знал - в один прекрасный момент в его жизнь вторгнется самоуверенный капитан и невозмутимо, с убежденностью в своем праве, заявит: "Мне нужен Ки'пилот". А свою жизнь, какую ни есть, невнятную и бессмысленную, Рин был готов отстаивать до последней капли крови. Примерно на том этапе размышлений, когда он уже окончательно решил поселиться на Терминаше до самой своей смерти, работать барменом, взять у хозяина "Адмирала" несколько уроков живописи, жениться на Люси и завести кучу маленьких ринчиков, путь ему преградила темная фигура. На узкой тропинке между заводом очищения охладительной жидкости, канавой и домом барыги Зусика, фигуру было сложно не заметить, но Рин, погруженный в раздумья, опомнился только когда силуэт раздвоился, ухватил его за плечи и со всей дури впечатал его в забор. На пару мгновений ночь сделалась еще темнее, а из легких выбило воздух. Когда в глазах прояснилось, Рин обнаружил нависающие над ним рожи Гарольда и еще какого-то, совершенно ему незнакомого, мордоворота. Довольное, алчное выражение лиц не оставляло сомнений в их намерениях.