— Я это учту.
Теперь вперед подалась Агата:
— Что изменилось с момента первых убийств?
— Это гораздо более варварское…
— Нет. Я неточно выразилась. Что изменилось между первыми двумя убийствами и совершением этого зверства?
Инспектор задумчиво нахмурился, но потом покачал головой:
— Ничего в голову не приходит. А что вы имели в виду?
— Газеты. А именно — желтая пресса.
Инспектор выпучил глаза:
— Ну надо же! Вы правы. Пресса назвала нашего парня новым Потрошителем.
— И как наш Потрошитель отреагировал на такое внимание? Он… или, принимая во внимание ваши сомнения, Тед, она… решили соответствовать данному прессой именованию.
Бульдожье лицо побледнело:
— Не может быть… Убийца продемонстрировал ненависть к женщинам и в первых двух убийствах, а затем просто стал смелее, дав волю собственной мании, а не в ответ на газетные вырезки!
Агата пожала плечами.
— Я замечала, что определенный сорт нарушителей закона наслаждается шумихой. Несомненно, эта череда убийств — первый «значительный» поступок, который этому несчастному индивидууму удалось совершить.
— Несчастному? — Он сдвинул брови в неприятном удивлении. — Право, Агата, вы же не относитесь к тем сочувствующим, что считают негодяев «бедными жертвами» наследственности и окружения…
Она сделала еще глоток кофе:
— Я готова считать, что подобные нашему Потрошителю «созданы» такими… рождены с неким уродством, словно появились на свет слепыми.
— Это никак не оправдывает…
— Их следует жалеть, — заявила она, прервав собеседника (что делала крайне редко, однако ее твердый взгляд на этот вопрос требовал выражения). — Но не щадить.
Он тихо засмеялся, и морщины меж бровями разгладились.
— Ну, я рад слышать это от вас. Потому что этот негодяй как никто заслуживает виселицы.
Она пожала плечами:
— Я не против повешения. Что еще делать с теми, кто запятнан ненавистью и безжалостен? Для кого жизнь других людей ничего не стоит.
— Миссис Маллоуэн… миссис Кристи. Я не ожидал, что вы такая.
— Вы читали Мильтона, инспектор?
— В школе.
— Насколько хорошо вы его помните?
— Ну, примерно как все, наверное.
— Сатана захотел величия, помните? Он захотел власти — захотел стать Богом. В нем не было любви, не было… смирения. Он выбрал зло.
Инспектор снова покачал головой:
— Трудно поверить, что газеты, прославляющие подобных Потрошителю, могли как-то подвигнуть его…
— Очень жаль, что газеты пишут дурные отзывы о художниках, а восторги приберегают для преступников.
Это позабавило инспектора, и, допив чай, он попросил, чтобы Агата назвала ему имена тех, кого им предстояло опросить сегодня (по возможности, высказав свое мнение о них). Так она и сделала — а он сосредоточенно делал записи.