Затем Спилсбери раскрыл саквояж, и в его раззявленной «пасти» обнаружились странные, немало послужившие инструменты, в числе коих пинцет для зондирования собственного его изобретения, различные баночки и пузырьки (и пустые, и полные) и запас формалина. Еще откуда-то из глубины он выудил резиновые перчатки, которые тут же и натянул.
Перчатками пользовались не все эксперты, однако Гриноу был уверен, что Спилсбери — в отличие от многих, кому следовало бы разбираться в таких вещах, — не прикоснется ни к чему, кроме трупа, да и то лишь затянутыми в перчатки концами пальцев. И сбор улик он произведет только с разрешения ведущего расследование инспектора — в данном случае Гриноу.
В убежище было довольно темно, и доктору пришлось извлечь из своего саквояжа электрический фонарик, взяв его в правую руку и проводя осмотр левой. Он одинаково хорошо владел обеими руками.
Не вставая с колен, сэр Бернард начал с ног женщины и, последовательно заливая ее желтым светом фонарика, осмотрел тело — сосредоточенно, словно актер, заучивающий финальный монолог. Он никогда не спешил, но его методичный подход был тщательным, а не медлительным.
Ведь именно Спилсбери объяснил Гриноу, что «улики могут быть уничтожены из-за промедления и изменений, происходящих в трупе после смерти, а удаление тела с места, на котором оно было найдено, может исказить медицинские данные».
— С вашего позволения, — сказал Спилсбери, — я сниму часы.
— Конечно, — согласился инспектор.
— И я бы их оставил у себя, если можно.
— Да.
— Я передам их старшему инспектору Черриллу для снятия отпечатков пальцев и других исследований.
— Хорошо.
Аккуратно, нисколько не затрудняясь из-за резиновых перчаток, Спилсбери снял часы с запястья убитой и перевернул их.
— Возможно, мы установили личность бедняжки, — отметил Спилсбери. — Смотрите.
На задней крышке корпуса было выгравировано: «Э.М. Гамильтон».
— Часы недешевые, — промолвил Гриноу. — Странно, что наш убийца оставил их, а сумку забрал.
— Здесь темно, — отозвался Спилсбери, повторяя предположение, ранее сделанное Гриноу. — Он мог их просто не заметить.
Тем временем доктор убрал часы в баночку, которую тут же надписал. Гриноу знал, что улики находятся в надежных руках: всякий раз, когда дело, над которым работал Спилсбери, рассматривалось в суде, путь, пройденный предметами, был безупречно документирован. К уликам имели доступ только сам великий патологоанатом и проводивший анализ эксперт.
«В такой-то и такой-то день, — говорилось в привычных показаниях, — я получил столько-то емкостей от сэра Бернарда Спилсбери»…