— Всякий в этом мире может совершить убийство,— проговорила она,— напрасно говорят, будто на это способны только избранные.
— Короче говоря, бедствие так и не состоялось,— заметил я,— оно закончилось как нельзя благополучно.
— Пожалуй,— согласилась она,— думаю, вы правы, мне тоже кажется, что закончилось оно вполне благополучно.— Потом, чуть помолчав, поинтересовалась: — А можно спросить, чем вы занимаетесь?
— Министерство колоний, Отдел актов гражданского состояния. Делал копии свидетельств о браке, о рождении и о смерти тоже. После каждого свидетельства о смерти я мыл руки. Так что зимой у меня на руках появлялись цыпки.
Она немного посмеялась очень близко от моего лица.
— В конце каждого года у нас подводили статистику, сколько было запрошено свидетельств о рождении. Результаты были очень интересные. Обнаружилось, кто бы мог подумать, что их то больше, то меньше, год на год не приходится…
Если она засмеется, подумал я, то останется еще на один день. Она рассмеялась.
— Эти статистические данные были даже вывешены у нас в отделе. Ведь никогда не знаешь, может, там были люди, которым это могло показаться интересным.
— Выходит,— все еще смеясь, спросила она,— их запрашивают больше или меньше, в зависимости от года?
— Да. Никому так никогда и не удалось объяснить эту тайну. Единственное, что удалось заметить мне лично, это что високосные годы самые плодородные по части запросов на свидетельства о рождении. Я даже подготовил об этом доклад, но он так никого и не заинтересовал.
Я сжимал ее все крепче и крепче, и мне было трудно говорить.
— Почему вы говорите об этом в прошедшем времени? Вы что, в отпуске?
— Даже больше, чем в отпуске.
Танцы были в самом разгаре. Стало уже трудно пробираться сквозь толпу, чтобы потанцевать, но никто не жаловался. Оркестр играл из рук вон скверно.
— Как! Неужели вы бросили работу?
Я думал, она уже все поняла, но нет, она так ничего и не поняла, даже она, и то не поняла всего, во всяком случае, не сразу.
— Поставьте себя на мое место,— проговорил я.— Я больше не мог все время строчить копию за копию, нет, я, правда, больше не мог. У меня уже даже не осталось своего собственного почерка.
— И когда же вы ее бросили?
— Если точно говорить, то сегодня утром, вернее, за обедом. А когда подали сыр, решение стало уже окончательным и бесповоротным.
На сей раз она не засмеялась. Я изо всех сил прижал ее к себе.
— Ах, вот как,— проговорила она,— а я и не знала.
— Вас ведь так привлекают люди, которые подают сигналы бедствия, разве нет?
— А почему бы и нет,— возразила она наконец.