– Скажем, просто шалость, дружеская выходка.
– И кто же ты теперь, а? – грозно надвинулся на него Фрейзе.
– Все тот же торговец. – В качестве искупления за столь явную ложь Раду-бей адресовал Изольде обаятельную улыбку. – И работорговлей я никогда не занимался. Когда мы с тобой встретились, я не торговал рабами, я путешествовал на своей личной галере.
– Но хотелось бы тебе заметить, что управлялась она отнюдь не свободными людьми, – бросил ему в лицо Фрейзе.
– Именно так, – ничуть не смутившись, ответил заезжий мавританин. – Разумеется, гребцы на ней были рабы. У меня нет никакого желания отпускать на волю неверных.
– А теперь что, ты стал евреем? – грубо оборвал его Фрейзе.
– Фрейзе! – возмутилась Изольда.
– Я был крещен в детстве, но потом обратился в мусульманство, и теперь я мусульманин. К иудаизму я, как и любой человек, почитающий знания, отношусь с глубочайшим уважением. Все мы – люди Писания.
– Прости нас, – вступилась за Фрейзе Изольда. – Мы сами не в себе из-за того, что нам пришлось пережить. Страх разъедает нам души. Над нами нависла смертельная опасность. И я осмеливаюсь просить тебя о великой милости.
Раду-бей учтиво склонил голову.
– Если дама просит меня о помощи, я не могу отказать ей. Что я должен сделать? – спросил он, словно не замечая ее слабо взбрыкивающих ног и красных башмачков, сочащихся кровью.
– Разрежь мои башмачки. Никто не может снять их с меня, никто не осмеливается. А мне надо от них избавиться. Они заставляют меня танцевать. По силам ли тебе разрезать их и освободить меня?
– Так, чтобы ее не поранить, – предостерег Фрейзе.
– Меч мой остер, он волос на лету разрежет. – Раду-бей нахмурился. – Но вспороть башмачки и не поранить тебя? Хм… Проще уж отрубить тебе ноги по щиколотки, и дело с концом. На культяпках, моя госпожа, не потанцуешь! Готова ли ты пойти на такой риск?
Изольда глубоко вздохнула, села на булыжную мостовую, прислонившись спиной к воротам, и вытянула свои беспокойно подрагивающие ноги.
– Разрежь башмачки, – попросила она. – Хотя бы попытайся. А если не получится – отрежь мне ноги.
Ее слова до глубины души потрясли Раду-бея.
– Ты на самом деле хочешь, чтобы я отрубил тебе ноги? По-моему, это неудачная шутка.
– Разрежь башмачки, – повторила она. – Если получится. Если нет – отрежь мои ноги по щиколотки.
– Боль будет невыносимой, – сказал он, изумленный ее непреклонной решительностью.
– Я знаю.
– Ты истечешь кровью и, возможно, умрешь.
– Я готова рискнуть. А ты должен будешь засвидетельствовать, что жители деревушки, иудеи, всячески отговаривали меня от этой затеи. Если я умру, вынеси меня за ворота, чтобы никто не посмел обвинить их в моей смерти.