Хан внимательно смотрел за переправой, окруженный своими нукерами – телохранителями и ближайшими беями. Захар Пашко тоже был здесь.
В том, что московиты будут драться, Качин-Гирей был уверен, но эта тишина его самого сбивала с толку.
«Может они ушли ночью?» – уже начал сомневаться хан, и по лицам ближайшего окружения ясно читалось, что он был не одинок в этом предположении.
Как только сеймы добрались до половины реки, грохнул залп русских орудий. Картечь визжа, смертоносной метлой прошлась по наступающим воинам, убивая и калеча людей и лошадей.
«Ничего страшного. Пока они будут перезаряжать пушки, мы успеем переправиться, а в сабельной схватке пушки бесполезны», – утешал себя хан, смотря, как редеют его наступающие отряды.
А вот пушки и не думали умолкать. Вслед за первым залпом последовал второй, третий, артиллерия била исключительно картечью, с целью максимально выкосить людей и ни в чем не повинных лошадей, которые буквально взбесились от боли и грохота. Сбрасывая со спины всадников, кони ринулись в сторону берега, калеча наступающие части и внося панику и неразбериху. А пушки русских даже и не думали останавливаться. Вода стала красной от крови, и за четверть часа хан потерял пару тысяч отборных кавалеристов и двух своих беев – Седжеут-бея и Барын-бея, которые были в первой атакующей волне.
Наступление захлебнулось. Но русские и не думали останавливаться, он перенесли огонь на берег, выкашивая гранатами плотные ряды татарской конницы, готовой к переправе.
«Еще час такого побоища, и меня задушат в моем собственном шатре», – хан прекрасно знал обычаи, и в его душу закрался страх.
При больших потерях в войсках озлобленные воины могли обвинить хана в неумении и трусости и вполне свободно задушить, и даже заступничество Магмед-Гирея не помогло бы. Да он бы и заступаться не стал.
– Труби отступление, – голос хана дрожал от волнения.
Войска в ужасе отступили. Вой и крики на реке продолжались, но желающих переправиться не было. Пушки замолчали.
– Топчи-баши! Открыть огонь, – приказал хан.
Пушки подтащили к самому берегу, установили, зарядили и выстрелили. Каменные ядра из бомбард, просвистев в воздухе, шлепнулись, подняв столб пыли у подножья высотки, не причинив никому никакого вреда. Русские даже не посчитали нужным ответить выстрелом.
На поддержку артиллерии рассчитывать было бесполезно. На берегу они только мешали, и по приказу Качин-Гирея пушки оттащили прочь от переправы, на прежнее место.
Можно было бы последовать совету запорожцев, но это было унизительно для хана. Последствия будут плохими: «Хан послушался совета неверного. Да он просто трус, испугался горстки храбрецов. Хан молод, глуп, живет не своим умом. А зачем нам вообще такой хан?» – он уже ясно представлял, даже нет – он уже слышал зловещий шепот при дворе брата. А врагов у молодого, не сдержанного на язык родственника Повелителя было предостаточно.