– Дана… – Жрица не успела договорить.
Вскрикнула Лиза. Зотов развернулся, вытаскивая ятаган.
– Амага!
– Амаканга!
– Стоять, курганник! – Знакомый голос был приглушен маской – личиной горгоны Медузы, принадлежавшей некогда сарматской царице. В руках кинжал – лезвие у горла Елизаветы.
– Черт, – прошипел Зотов. – Люба, не дури.
– Пошел ты… – Незнакомое слово слетело с губ.
– Амаканга! Сестра! – Дарсата шагнула вперед. Она узнала кинжал в руках царицы – достаточно крошечного пореза.
– Стой на месте, сестра! – на сарматском.
– Отпусти девушку, Амаканга. Уйдем домой.
– Уйдем, несомненно. Но сначала этот раб ответит за свое высокомерие.
– Чем он оскорбил тебя?
– Он отверг меня, Дарсата. Что может быть более оскорбительным для царицы сарматов? Ты знаешь, я убила не одного врага, и их скальпы украшали мое седло. И я воспользовалась правом выбора. Выбор пал на этого недостойного.
– Амаканга, но твой муж – Мадсак. Вспомни: я сама давала вам брачную чашу.
Люба смолкла. Макар ни слова не понял из разговора. Он видел, что слова осарты смутили дух, живущий в девушке сейчас. Кинжал у Лизиного горла чуть опустился.
– Послушай меня, Люба. – Он стал на колено и положил ятаган на землю. – Пожалуйста, послушай. Отпусти Лизу, я тебя умоляю. Отпусти, и можешь меня прикончить, если уж тебе невмоготу.
Она засмеялась.
– Видишь, Зотов, как ты слаб. – В голосе зазвучало презрение. – Стоит придавить твою проститутку, и ты готов лизать мне ноги. Я ненавижу и презираю тебя, курган-ник. Да и какой ты курганник! Курганник – гордая вольная птица, а ты – побитая шавка, вор-конокрад.
– Кто угодно, только отпусти Лизу, – согласился он, опуская повинную голову, чтобы она решила, что он раскаивается. Он опустил голову, пряча от Любы гнев, разгорающийся в душе, ярость, готовую вырваться наружу мгновенным броском на противника. Любовь не успела бы полоснуть по горлу сестры – левая рука курганника коснулась рукояти ножа, висящего на поясе. Двоедушница прикрылась сестрой, но ее правое плечо открыто, и этого достаточно…
* * *
– За что?! – Макар схватился за левую руку, морщась от боли.
Даже слезу пустил от обиды.
– Халтура, – рассерженно ответил дед Федор. – Подбери нюни!
– Левой у меня не получается…
– Вранье! – Старый Федор отобрал нож и всадил его в бревно почти без замаха. – Видал?
– У меня не получается, – упрямился внук, потирая ушибленное место.
Старик огорченно вздохнул. Уже час они тренируются, и дела у Макара идут из рук вон плохо. Возраст. Вбил себе в голову, что все уже умеет, понял, что талантлив в рукопашке, и теперь ломается, как сдобный пряник.