С устройством мониторинга на лодыжке и угрозой тюремного заключения, висящей над его головой, Шейн крепко обнимал меня, пока мы слушали гул непрерывающейся болтовни снизу. Ожидая. Интересно, имело ли значение заявление Бранфордов прессе.
У меня тоже были свои вопросы. Те, которые я не осмеливалась озвучить.
Кто я такая, чтобы велеть Шейну признаться, когда сама хранить секреты? Как я могу освободить его от чувства вины, когда сама ношу собственную?
Неужели Шейн окажется в тюрьме, когда человек, который действительно заслуживает того, чтобы быть за решеткой – я – даже не сможет его посетить?
Часть меня хотела бы никогда не встречаться с Шейном. Снова вернуться к той девушке, которая связала буйство неустойчивых эмоций в толстый деформированный комок, а затем затолкала его так далеко, так глубоко, что он осел камнем в ее животе.
Увы, это невозможно. Той девушки больше нет.
Сейчас я другая.
Шейн перевернул мою жизнь с ног на голову, развязав этот сверток. Развернул полностью. И теперь я не представляю, как снова их собрать воедино. Страх. Вина. Горе. Стыд. Слишком серьезные, слишком непокорные эмоции. Растаптывают всю мою совесть с дикой самоуверенностью, не заботясь о беспорядке, который оставляют на своем пути.
Дыхание Шейна щекотало мне в ухо, становясь глубоким и размеренным, даже когда его рука осталась по собственнически обернутой вокруг моей талии. Ему не стоило волноваться. Я никуда не собиралась уходить. По крайней мере, пока что. Мои руки сжали край простыни, подтягивая ее к груди, когда я глубоко вздохнула. Запах шишек, мыла «IVORY» и что-то исключительное Шейна, такое же бодрящее и чистое, как море, волновало мое обоняние.
Жаль, что я не могу оставаться в объятиях Шейна вечно.
Потому что правда никуда не денется. Она была там, беспокойная и обозленная, как молния, которую я ощущала своим телом, но еще не могла видеть.
Говорят, энергия никогда не умирает, она просто меняет форму, становится чем-то другим. Полагаю, что это давало мне некоторое утешение за последние несколько лет. Да, моя мама ушла. Но я чувствовала, как она окружает меня. Она была в первом глотке хорошего вина, первом кусочке шоколадного торта. Я видела ее на восходах и закатах, осязала ее теплыми ласками ветерка на своем лице в ясный солнечный день. Я ежедневно боролась со своим горем, ища ее во всем хорошем, что попадалось мне на пути.
Но становилось все труднее и труднее. Нельзя просто взять и все исправить. Мне тоже нужно делать добро.
Заботиться о Шейне, параллельно любить было недостаточным. Моя душа проваливалась под тяжестью обещания, которое я дала отцу.