За Ботаническим садом - северный модерн, суровые, но изысканные дома Аптекарского острова Петроградской стороны, угловые круглые башни с железными флажками-флюгерами наверху, с вырезанными на флажках цифрами 1901... 1904. А вот и наш плоский урод, серое детище конструктивизма, созданное не для жизни - для воплощения идей. Но - жили и тут, и порой неплохо. Мы, во всяком случае. До поры.
Мы поднялись в лифте. Открыли дверь в мастерскую собственным ключом. Игорек сидел, горевал о пальто... И тут мы! О, радость! Игорек и действительно обрадовался, забегал, потирая ручонки:
- Картошечка? Так... имеется. Лучок... так. Грибочки закатанные... Есть!
Мы вились возле Вики, хвастались видом из окна нашего друга, иногда легко касаясь еe, исключительно с целью привлечь внимание - то к удивительной, перекрученной спиралью, могучей иве на берегу, то к каменному орлу на доме напротив.
Игорек, самый бескорыстный из нас, беззаботно насвистывал, чистил картошечку... То было счастье... внезапно вдруг испарившееся, как его пальто. Посвистывая, Игорек пошел к двери с ведром, выкинуть очистки, сдвинул щеколду. Дверь с грохотом распахнулась, и, как шаровая молния, влетела разъяренная Ирка, жена Никитушки. Меня больше всего взбесило, что она так плохо думает о нас: мы же ясно сказали ей, что идем в суровую Ладогу! Почему же она решила так вдруг, что мы уткнемся в мелководную Карповку? Мы вообще оказались здесь абсолютно случайно! Наши пороки, в которых нас сейчас обвинят, - давно, фактически, дышат на ладан! А злобная Ирка раздувает их! Кто звал еe? Как-нибудь сами бы разобрались в своих пороках. А теперь - всe. Больше всего я боялся за Никиту. Несколько звонких оплеух его даже украсили бы, придали румянца щекам, добавили бы света в глазах. Но я-то знал: произойдет то, что Никиту не красит: всегда он находил наихудший путь и долго потом всех ненавидел - за то, что видели его таким. Будучи уже абсолютно уверена в его предательстве (по отношению к нам), Ирка сняла с ноги тяжеленный туфель и ударила Вичку по голове.
- Ты чего, Ирка? - вставая меж ними, залепетал Игорек. - Это, вообще, мой дом... моя гостья... Ты чего?
Милый Игорек! Чувствуя спиной предательскую Никитушкину поддержку, Ирка, наглея, замахнулась снова. Игорек отпихнул еe.
Никита, шевельнув усами, глубоко вздохнул. Ну вот и погуляли. И всё. Теперь надо отрабатывать "семейное счастье", как оно понималось в их семье.
- Ты коснулся моей жены? - натурально побелел Никита. - Коснулся? Ты?
Казалось бы, что в этом плохого? Но Никита уже летел в жуть, и остановки на этом пути не были обозначены. Может, он сам придумал, что, лишь извалявшись в грязи, может начать ползти к ней просить прощения? Удивительный стиль: я бы такого не выдержал... Не выдержал такого саморазрушения, в конце концов, и Никита. Не знающий его давно и подробно не поверил бы глазам: раздув ноздри, топорща усы, имитируя ярость, Никита "схватил под уздцы" клеенчатую сумку с бутылкой и жахнул Игоря! Кто может долго вынести такую жизнь? Никита не вынес. Игорька спасли только кудри тем не менее, сразу потемневшие. Он зашатался, стал падать, я подхватил его.