– Нет дырок.
– Конечно, нет,– крикнул солдат,– дурень и близко не попал.
– Заряди ка, я пальну,– сказал недовольно Скарафаджо.
Рудермаер не поленился, прибежал, стал помогать заряжать мускетту, они снова шептались, а солдат только улыбался, глядя на них. Теперь стрелял Роха. Он целился долго, и наконец, приказал Пилески поднести фитиль:
– Запаливай!
ФФссшшПаХХ! На этот раз выстрел звучал по-другому, и Роха был заметно ближе к цели. Пуля вырвал маленький кусок земли вместе с травой в трёх шагах точно перед кирасой.
– Сатана под руку толкнул.– Зло сказал Скарафаджо.
– Я б из арбалета уже два раза попал бы.– Заявил Волоков язвительно.
– Ну, так попади из этой чертовщины.– Сказал Роха, протягивая ему мушкет.
Волоков не взял и сказал Виченцо Пилески:
– Ну, заряжай.
Снова прибежал Рудермаер, они стали вдвоём заряжать оружие.
– Сыпь больше,– говорил мастер аптекарю тихо,– оба раза не долетело.
– Разорвёт, боюсь.– Отвечал тот.
– Не разорвёт, сыпь больше.
– Не сыпь больше,– произнёс солдат, ему самому хотелось попробовать,– сыпь как в прошлый раз. Я сам выстрелю.
Мастер и аптекарь посмотрели на него с удивлением и продолжили.
Теперь целился солдат, он учёл расстояние, взял угол больше чем Скарафаджо, всё рассчитал, ну, насколько мог верно, а рядом, с тлеющим фитилём в руках стоял аптекарь. Ждал приказа.
– Пали, – скомандовал Волков.
Тот поднёс фитиль.
ФФссШшППаххх.
К грохоту солдат был готов, а вот сильного удара в плечо не ожидал. Пока он отходил от боли в плече, да пока рассеивался дым, Ёган уже проорал радостно:
– Попали, господин.
– Пробил?– Орал Роха.
– Кажется, пробил,– негромко сказал Пилески.
А вот солдату не казалось, он и сам видел, что кираса пробита. Рудермаер вытряс из кирасы землю и камни и торжественно нёс её хозяину. Принёс.
Роха отнял кирасу у него, ковырял пальцем дыру:
– Прямо на ребре пробило, я говорил тебе Фолькоф, а ты не верил.
Ну, кто оказался прав?
– Ты бы стрелять поучился лучше,– отвечал солдат чуть раздражённо.
Да, он был раздражён, а ещё он был удивлён… и даже подавлен. Да именно подавлен. Случилось что-то невообразимое, о чём он и думать не мог. Случилось то, что рушило его мир. Мир крепких лат, сильных арбалетов, алебард и пик. Теперь весь этот размашисто перечеркивало, какое ни будь хлипкое ничтожество с мускеттой в руках. Да ещё этот Роха тряс перед ним дырявой кирасой, радостно вопрошая:
– Знаешь что это? Знаешь?
– Моя кираса,– ответил Волков зло.
– Нет, это не твоя кираса.
– А что же это?
– Твоя серебряная посуда, дорогие кони и дом с холопами? – Говорил Скарафаджо радостно.