- Не все ли равно - обутого человека застрелили или разутого. От этого ровно ничего не меняется, - пожал плечами Расторгуев.
- Самоубийцы, прежде чем выстрелить в себя из ружья, имеют привычку разуваться. Голыми пальцами, понимаете ли, удобнее нажимать курок. Притом как раз нижний - левого ствола. Полина Васильевна, когда увезли труп, вы носков около этого места не находили?
- Был один, как же... На пятке рваный еще. Катька тогда в больнице лежала, а меня покойничек-то просить стеснялся.
- Ну как, лейтенант, сделали вывод?
- Вы предполагаете, что мы имеем дело не с убийством, а...
- Ничего я не предполагаю. Так просто, к слову.
- Значит, я, по-вашему, неправильно вел дело? - вспыхнул Расторгуев. Этого не может быть.
- Почему же. В нашей практике всякое случается.
Пойдемте-ка обратно. Дорогой и потолкуем.
Полина Васильевна, привыкшая, что все посетители подолгу ее расспрашивают, очень удивилась кратковременности визита Орешкина. Закрывая за ним дверь, она неодобрительно посмотрела на широкую майорскую спину. Пробормотав что-то вроде: "И поговорить-то требует...", она заспешила к соседке. В каждодневных разговорах с ней она припоминала все новые и новые подробности о Ванюшке, который был хотя и шалопутным, но все же зятем.
Едва они вышли на улицу, Расторгуев нетерпеливо заметил:
- Каким же путем вы пришли к выводу о том, что этот случай самоубийство? Кстати, предупреждаю:
я могу не согласиться с вашим заключением.
- Это уж ваше дело. Но вначале все же выслушайте. Пришел я к этому выводу путем самых заурядных размышлений. Вы вот убедили себя, что Дмитриев убийца, и давай подгонять факты. Ну сами подумайте: ведь для того, чтобы убивать, надо иметь причину. Человек - не козявка, ту придави, никто не спросит. А здесь, глядишь, и самого к стенке поставят. Так вот: убивать Речкина у Дмитриева никаких оснований не было... Постойте, постойте, имейте терпение выслушать...
Так вот, оснований не было. Вы в своем заключении пишете: "Бросился с ножом". И вслед за этим: "Дмитриев нож выбил". А коли так, зачем же ему за ружье браться? Речкин, вы сами утверждаете, тщедушный был, Дмитриев же, видели, красавец какой - косая сажень в плечах. Выбил он у Речкина нож, схватил бы того в охапку, дал один, ну, в крайнем случае, второй подзатыльник и уложил бы спать. А вы пишете - за ружье схватился... Когда мы пошли к Кондратьевой, я уже знал, что Дмитриев ни при чем. В избе надо было искать следы дроби. Когда человек речкинского роста стреляет себе в сердце, несколько дробин обязательно из-под руки уйдут в стену. Одна из них и оказалась в посудном шкафчике.