Вернусь, однако, к вопросу о силовых раскладах в бассейне Балтийского моря. Никто пока не догадался, что на самом деле самая сильная армия нынче – русская. Никто, кроме Карла, подсчитавшего потери от огня нашей пехоты и оплакавшего сгоревшие и потонувшие корабли. Боевые корабли, погибшие в результате стычки с отрядом торгашей. Загвоздка во внешне не слишком очевидном техническом превосходстве. В каждом полку кроме полусотни – роты призовых стрелков-сермяжников, способных выполнить за минуту десяток прицельных выстрелов, уверенно поражающих цель на дистанцию ста пятидесяти метров, имеется и егерская команда, вооружённая пятилинейными нарезными мушкетами-штуцерами, из которых начинает поражать ряды атакующего неприятеля задолго до того, как дистанция между сходящимися шеренгами сокращается до пятидесяти метров, с которых и производится залп, предшествующий штыковой атаке. Таким образом ещё до начала решающей фазы сражения противная сторона остаётся без командиров, что сказывается как на организованности, так и на моральном духе.
Мне не удалось повлиять на тактику сражений этой войны, то есть убедить кого-либо, кроме сермяжников, что стрелять нужно из положения лёжа. Лучше – окопавшись. Впрочем, лесных охотников особенно уговаривать и не пришлось – они и без меня об этом знали. Зато регулярные войска по-прежнему сходятся лицом к лицу шеренгами, производят залп и завершают схватку штыковой. Людей вообще трудно переделать. А тут ещё и рыцарские замашки… но небольшое пока техническое преимущество обязательно приведёт к переосмыслению приёмов применения нового оружия. Это пока не пулемёты, но уже сделан немалый шаг по приближению к необходимой поражающей способности, ведь в магазинном оружии решены проблемы посыла патрона в ствол и извлечения стреляной гильзы.
* * *
О том, что Пётр с Карлом много времени провели над картой, пытаясь поделить между собой окружающий мир, рассказала Софье её подруга – ночная кукушка государя. Король Швеции со всей силой юношеской непосредственности желал получить всё побережье вместе с Пруссией. До него никак не доходило, что России требуется незамерзающий порт на Балтике. Однако, юный король-воин помнил "обиды", причинённые бранденбуржцами совместно с пруссаками в одной из недавних войн, и алкал мести. Только ещё более серьёзная "обида" — на Польшу – удерживала его от покорения Пруссии. Или он опасался, что за неё вступится Бранденбург?
Эти "обиды" часто становятся поводами для объявления войн. Даже Пётр, объявляя войну Швеции, тоже вёл речь о каких-то "обидах", не предъявляя территориальных претензий. Подобного рода лицемерие призвано маскировать настоящие притязания монархов, преследующих меркантильные цели.