Первая травма, с которой я столкнулась в своей жизни, это была травма разделенности или одиночества, для меня это про одно и то же. Разделенность случилась сразу после моего рождения в роддоме. Меня разделили с моей мамой. Конечно, с последствиями этой травмой я столкнулась гораздо позже, а вот с чувством одиночества я жила все эти годы.
Уже много лет спустя я ходила в практику под руководством шамана, чтобы увидеть свою истинную травму, и то, что я увидела, а потом и прочувствовала, повергло меня в ужас. Я оказалась на вершине скалы. Сначала я видела сверху двух младенцев, лежащих на этой вершине. А затем стала одним из младенцев. Сверху прилетел орел и стал клевать младенца, который лежал рядом со мной. И вот тогда я ощутила дикое одиночество и беспомощность, раздирающий страх – я все равно умру. Никого нет. Меня никто не спасет. Вот эта обреченность «я все равно умру» потом всплыла, когда мужчина, в которого я влюбилась, вдруг прислал мне смс: «Никогда мне больше не звони, мы расстались». При том, что до этого все было хорошо. Меня бросили, не объяснив причины, я снова почувствовала приближение смерти. Я все равно умру. Никого нет.
Сейчас, когда я пишу эти строки, на лице появляется улыбка. Если я не умерла без еды за 14 дней (а у меня был в жизни такой опыт), то от одиночества я точно не умру. Но младенец этого не знал. И уже будучи взрослой я не раз сваливалась в этот ужас. Ужас и страх остаться одной и умереть. Мне хотелось прервать это немедленно. Я могла звонить, унижаться, умолять, лишь бы соединиться с объектом безопасности. На физическом уровне наступало удушье. То есть мозг настолько пугал тело, что оно на самом деле начинало умирать. С годами такие истерики привели к расшатанной психике, психосоматике и огромной нелюбви к себе.
И однажды, о чудо, я ударилась головой и пошла учиться психологии. Как ни смешно, я и правда упала и получила травму головы. Обучение лингвистике пришлось отложить – пострадали внимание и память. Зато когда я восстановилась после травмы головы, я поступила учиться на психолога. Это не значит, что травмы и реакции исчезли сами собой, как только я переступила порог психологического вуза, скорее напротив, стало еще больнее, но я начала выздоравливать.
Итак, вернусь к травме одиночества. С подросткового возраста я утверждала, что не боюсь одиночества и мне нравится быть с самой собой. Теперь мы понимаем, что психика учится нас защищать и включает механизмы отрицания или же вытеснения. На самом деле я очень не хотела быть одна. Я мечтала о подруге с самого детства. Но мне все время приходилось довольствоваться уже чьей-то близкой подругой. Например, у моей соседки была близкая подруга, а со мной она общалась, когда та не могла. Точно так же было и в школе, и в первом вузе. Я мечтала заполнить эту пустоту одиночества, и когда у меня появились возможности, я начала вытаскивать бывших друзей и подруг из глуши. Кому-то я хотела показать мир, кому-то сделать дорогой подарок. Что-то внутри меня кричало – «ну полюби меня, пожалуйста». Я пыталась купить любовь, общение, дружбу, но эти попытки заканчивались печально, как правило, так как, получив подарки, очередная подруга сваливала, а я снова чувствовала себя брошенной и преданной, то есть одинокой.