— Пришли!
На небольшой поляне грудой потемневших брёвен горбится небольшая избушка с выходящей наперёд дверью, подпёртой толстой палкой-рогулей от покушений лесного зверья. Над дверью во всю ширь протянулось узкое волоковое отверстие для выхода дыма. Изба топится по-чёрному, но мы рады-радёшеньки и такому жилью. Лишь бы повалиться на лавку да вытянуть гудящие ноги. Бегство кончилось. А что будет завтра — утро покажет.
Старец Сильвестр оказался против моих ожиданий не таким дремучим стариком, каким он представлялся со слов деда Тимофея. Жил он в полуверсте выше по ручью в жалкой землянке. Что, впрочем, не помешало ему принять нас, непрошенных гостей, с княжеским размахом. Деду Тимофею был предложена для сидения маленькая одноместная лавка, нам с Салгар достался жёсткий топчан с тощим соломенным матрасом, а сам хозяин уселся на чудно́е сооружение, представлявшее из себя комель какого-то дерева с выдолбленным углублением. Толстые переплетающиеся меж собой обрубки корней были гладко вылощены и торчали во все стороны как лучи. Примерно так должен был бы выглядеть трон лесного владыки, каким его рисуют в старых сказках. В сочетании с тремя-четырьмя иконами мрачноватого новгородского письма, висевшими рядом на стене, «трон» выглядел странновато, но хозяина такое несоответствие не смущало. На широкоскулом лице старца, обмётанном каштановой с проседью лопатообразной бородой было написано неземное спокойствие, и только светло-голубые глаза, по которым иногда пробегала лёгкая тень выдавали то внимание, с каким он слушал рассказ о наших злоключениях. Рассказывал дед Тимофей, почему-то более всего налегая на Салгар-младшую и нашу корову. Выслушав в пятый раз пространное повествование бобыля о доении коровы, старец смог, наконец, вклиниться в разговор:
— Что ж ты хочешь от меня?
— Помоги, отче, возьми ребяток под свою руку. Я ведь знаю, что тебе только слово молвить, и никто в этих лесах их пальцем не тронет. И проводников ты им сыскать можешь. А с моей души сними сомнения. Ведь против воли княжеской я укрывать их взялся, грех это… А как было отказать такой княгинюшке (с лёгкой руки деда Тимофея и я теперь в шутку поддразнивал Сал-гар, называя княгинюшкой), ведь совсем безвинно муки терпела.
— Безвинно, говоришь? — старец встал, опираясь на посох, голос его построжел. — Не бывает в таких делах безвинных! И грех твой тоже столь велик, что не сразу и отмолишь такой. Вот идите и молитесь. А мы тут с воином Александром потолкуем.
Дед Тимофей поник плечами, перекрестился на иконы, попытался поймать для поцелуя руку старца.