— Янжима?
— Янжима.
— Угу. Пускай будет так. Ты говоришь, Кончака любила малышку? Они втроём в одной комнате жили?
— Да, да… Кончака, Салгар, Янжима. Сначала хорошо жили, потом мал-мал плохо. Сал-гар говорила: «Зачем Кирсан убил?» Из-за твой князь Юрий убил! Кончака ругал её, кричал, Сал-гар плакал. Кончака выгонял её, она на лавке в коридор спал.
— Ладно. Слушай, а Салгар всегда ту еду, что им приносили, первой пробовала?
— Я не знай. Мне Кавгадый сказал, я пробовал. А в то утро я спал.
— Знаю, знаю. Пил, спал, проснулся — тюрьма.
Тархай тяжко вздохнул и пожал плечами. Я сунул свой нож за голенище, поднёс к носу татарина кулак, сказал «тс-с-с» и выбрался из ледника. На торговой улице всё также шумела и суетилась разношёрстая толпа покупателей. И кто-то из них уже успел поживиться: на перекладине, где прежде висел двухпудовый окорок, теперь сиротливо трепыхался на ласковом майском ветерке остаток обрезанной бечёвки.
— Чисто сработано! — я обернулся к вышедшему следом за мной Тархаю и показал на обрезок. — Ну, ничего, дружище. Надеюсь, это единственный урон, который ты понёс от меня. Ты, главное, сам никому не рассказывай про нашу встречу.
Пока растерянный татарин озирался по сторонам, надеясь узреть вора, уносившего приметную добычу, я смешался с толпой и нырнул в ближайший закоулок между лавками.
На становище я возвращался в большой задумчивости.
Янжима… Почему Салгар солгала, не назвав настоящее имя дочери? Почему она выжила? Неужели была в сговоре с этими ублюдками? В это верить не хотелось. Вообще, надо признать, в Салгар было что-то необычное, какая-то внутренняя уверенность, позволявшая ей держаться даже с нами, мужиками, на равных. Может быть, она осознавала свою красоту, которая магически действовала на окружающих мужчин, укрощая даже самых необузданных. Может быть, сказывались годы, проведённые на положении ханской любимицы? Если почестному, в женской натуре я знатоком не был. А мои победы над этим племенем сводились к одной-единственной Машке, дочери хромого Ягана, моей односельчанке и товарке по детским играм. Когда-то, совсем малышами, мы вместе гоняли гусей на реку, вместе ходили по грибы и ягоды в ближайший березняк, ловили пёстрых пескарей возле мельничной плотины, а то и купались голышом, нимало не стесняясь друг дружки. Единственное, что всегда огорчало Машутку — отсутствие у неё того, что делает мальчика мальчиком. «А у меня тут ничего нет!» — с грустью и завистью говорила она, указывая на припухлость между ножонками. «Может, вырастет?» — утешал я её на правах старшего. Я был на три года взрослее.