— Не волнуйся, — Катажина взяла его за руку и отерла платком кровь, смешавшуюся с красным каберне. — Это были прекрасные минуты, и я их никогда не забуду.
— Скажи еще, что я могу иногда навещать тебя в Н.! — резко бросил он. Но, видя на лице ее печаль, вместо возмущения, которое ему хотелось в ней вызвать, добавил уже совсем другим тоном: — Извини, Катажина. Но не говори так больше. Это не убеждает, а только причиняет боль.
Они возвращались по берегу моря. Глядя вдаль, где соприкасались бесконечные просторы воды и неба, Михал испытывал огромную растерянность, почти физически ощущая все несовершенство человеческого разума, который не выдерживает сравнения с этим извечно существующим механизмом мира. Катажина, должно быть, испытывала нечто подобное, потому что всю дорогу молчала. А когда он обнял ее, то по легкой дрожи тела понял, что она плачет и так же, как он, не может найти для себя места в этой огромной пустоте.
— Катажина, — сказал он, — мы не можем так. Даже если бы ты решила переехать в Н., то сегодня не надо произносить окончательное слово. Позволь мне принять решение. Верь же в меня в конце концов! Дай мне немного времени.
— Хорошо, — тихо ответила она. — Хорошо, Михал. Пусть будет так. В конце концов последнее слово за тобой, я слишком слаба, я просто боюсь…
И только тогда он понял, что у него еще все впереди и лишь от него зависит, использует ли он этот шанс, шанс, который жизнь дала ему еще раз. Он должен быть решительным, должен выбрать между своим счастьем и чувством долга, между привязанностью и благодарностью к жене и перспективой новой, более полной жизни. Он должен произвести расчет с самим собой и в другом, потому что то, что он хотел бы сделать, перестанет вскоре быть только его, Михала Горчина, личным делом, а станет делом первого секретаря уездного комитета партии в Злочеве.
Он знает эту дорогу наизусть, особенно с того места, где монотонный сельский пейзаж переходит в оживленное предместье Н. Здесь дома теснятся все гуще, машину начинает трясти на булыжной мостовой, в воздухе дрожат испарения бензина и выхлопных газов, скрежещут на поворотах облепленные людьми трамваи, а дорогу то и дело перебегают в нервной спешке пешеходы, загнанные люди большого города, такие непохожие на тех, кто попадается на сельских дорогах. Дальше уже остается только, напрягая внимание, колесить по знакомым улицам, нетерпеливо ждать у трамвайных остановок, обгонять тяжелые грузовики, резко, с визгом шин, тормозить у светофоров, проезжая вдоль бульвара по Аллее Неподлеглости к площади, над которой возвышалось видное издалека массивное здание из белого камня — дом воеводского комитета партии в Н.