Польские повести (Мысливский, Мах) - страница 29

— Вставай, и пойдем заглянем к Райке. Боюсь, мы вчера ее замучили, как бы нам не упустить жеребеночка-то…

Мы вошли в конюшню. Райка, услышав наши шаги, тихонько заржала. Отец подошел к ней, пощупал брюхо.

— Положи руку вот сюда, — сказал он мне. — Теперь замечаешь?

Да, теперь и я заметил, что в животе у Райки шевельнулся кто-то.

— Это жеребеночек, папа? — спросил я.

— Да, жеребеночек.

— А он там не задохнется?

— Нет, оттуда он придет на свет.

— И все жеребята так?

— Все.

— Коровы телятся, — важно заметил я. — Я это знаю. А вот про лошадь не знал. — И в эту минуту меня вдруг осенило: — И с людьми тоже так бывает?

— И с людьми тоже.

Я взял Отца за руку и сказал:

— Знаешь, папа, а хорошо, что ты оставил там ружье.

— Чего это тебе вдруг вспомнилось? — удивился Отец.

Этого я, пожалуй, и сам не смог бы объяснить.

— Пап, а я уже больше не боюсь, — сказал я сам не знаю почему.

— А раньше боялся? — смеясь, спросил Отец.

— Боялся. Мне все время казалось, будто за нами кто-то крадется.

— Когда это тебе казалось?

— Да все время. И в Поселке, и у Ксендза, и потом тоже…

— Ах ты, трусишка! — рассмеялся Отец.

Он вывел меня за порог, подхватил под мышки и одним рывком посадил на плечи.

— Видишь, какой ты большой.

А я касался рукой колючих отцовских щек, смотрел, как гаснут звезды над соломенной крышей нашего дома, и на душе у меня было спокойно. Наступал новый день.

IV

НА ЛЕСОПИЛКЕ И У РЕКИ. АЛЬБЕРТ И САБИНА

Весна была в полном разгаре. Мне не хотелось ходить в школу, не хотелось учиться, не хотелось сидеть в классе и слушать Учителя, хотя я искренне любил его. Это был еще молодой человек, очень худой и бледный, в очках с толстыми стеклами. Люди в Селе говорили, что он несколько лет укрывался в лесу и в горах с партизанами и там подорвал здоровье. Но я никак не мог представить его с винтовкой в руках.

К счастью, в этот день у него было всего два урока, на этом занятия кончались. Учитель как раз занимался с нами арифметикой, когда в комнату влетела бабочка. Хотя я очень боялся таблицы умножения, но не мог отвести взгляда от бабочки. Вот она пролетела над моей головой, села на тетрадку Эмильки, вспорхнула и через минуту уселась на пышный кудрявый учительский чуб.

— Девятью восемь, Стефек!

Сколько будет девятью восемь, я и по сей день не знаю. Я вскочил с места и растерянно уставился в одну точку. Эмилька подсказывала мне почти вслух. А я, как завороженный, показал пальцем на голову Учителя и пробормотал:

— Бабочка-капустница, пан Учитель.

В эту секунду зазвенел звонок. Не помня себя от радости, я выскочил прямо через окно во двор и за изгородью увидел бричку Ксендза, рядом с Яреком на козлах сидел мой Отец.