— Я правильно еду, я бы даже сказал — очень правильно, — тихо рассмеялся Валицкий. — За эти несколько дней я научился неплохо ориентироваться в вашей дыре. Мы мчимся прямо в Н., товарищ секретарь.
— Ах, понимаю, вы слышали вчера наш разговор с Юзалей.
— Вот именно. И ловко все скомбинировал, чтобы забрать вас с собой; я тут почти с пяти часов стоял дожидался, — серьезно добавил Валицкий. Он чувствовал огромное облегчение и вместе с тем был слегка возбужден, хотя совсем не так, как до этого. Он выжал газ до отказа и погнал машину как сумасшедший, не сбавляя скорости на поворотах, лишь бы как можно быстрее оставить этот город позади. На язык просились какие-то слова, вопросы, — все то, что копилось в нем эти дни и что ему хотелось сейчас же, немедленно выложить человеку, который так внезапно вошел в его жизнь. Да, дело было не в чисто профессиональном интересе, — Горчин стал для Валицкого какой-то очень личной нравственной проблемой.
«Этот сонный и измученный человек, который сидит рядом со мной и по-прежнему продолжает воевать со своей совестью, не знает, как многим я ему обязан. Ухватился за одну мысль, союзником которой стал и я, и мчится вперед вслепую, как бабочка на огонь. Как это великолепно и страшно — вот так ставить все на последнюю карту. Но и как по-человечески, как достойно нашего мира. — Он уже забыл свои скептические размышления. — Ей-богу, я готов обнять его и прижать к собственной груди за это… Он наверняка рассмеялся бы мне в лицо и посмотрел бы на меня, как на психа. И нечему тут удивляться, и он и я, все мы боимся не только жестов, но даже самого понятия «нежность» и неумолимо воспитываем в себе лишь одно — право на надежду. Этого никто и ничто у нас не отнимет. Ни у тебя, Михал Горчин, ни у меня, жизненные дорожки которого столько раз перепутывались».
— Я думал, что уже не дождусь вас, — сказал он Горчину, — что вы изменили решение или же вам что-нибудь помешало.
— Вас бы это огорчило? — слегка насмешливо спросил Горчин.
— Очень, — серьезно ответил Валицкий.
Михал почувствовал эту серьезность и некоторое время внимательно рассматривал его. Но сказал только:
— Спать охота черт-те как.
Глаза у него опухли, в горле пересохло.
— А вы спите, я разбужу вас, когда подъедем к Н., — сказал Валицкий.
«Мы еще успеем поговорить, — подумал он. — Бояться нечего. Нам будет легко договориться, мы поймем друг друга с двух слов как люди, которые уже съели вместе пресловутый пуд соли. Спи, браток, можно не опасаться, что мы с тобой что-нибудь прозеваем».
— Ну, дело не так плохо, — возразил Горчин. — Мне достаточно нескольких минут, чтобы прийти в норму. Я почти совсем не спал, — добавил он, оправдываясь.